Доктор
В последнее время мне категорически не везло с правой рукой. Я говорю даже не о ранении, почти лишившем меня возможности двигать кистью и оборвавшем мою карьеру. Не так давно я снял гипс и снова был вынужден обратиться за помощью к Мортимеру. Молодой дрозд не стал задавать вопросов, когда я пришел к нему, пропахший храмом, с глубоким порезом на ладони и волчьим укусом выше. Я недовольно поправил манжету, скрывая под сорочкой бинты, и постучался к Эйзенхарту.
– Я пришел спросить о твоем самочувствии.
– А, доктор! – Виктор поднял взгляд от бумаг. Силясь понять, что не так с фразой, он недоуменно моргнул и расплылся в довольной улыбке. – Мы перешли на «ты»? Ради этого стоит умереть! Пойдем.
Мы повторили путь вниз, где ремонтировались помещения для судебно-медицинской команды.
– Побыстрее, – подталкивал меня в спину Виктор. – Роббе в здании, если он застанет здесь тебя с твоей чудодейственной шкатулкой, меня слушать не станут и сразу уволят.
– Так легко? Безо всякой причины?
Я удивился. Виктор бы нашел тысячу способов отбрехаться, даже если бы его обнаружили над трупом с окровавленным топором в руке. Что-то здесь было нечисто. Виноватое сопение позади меня подсказало, что причина все-таки была.
– Героиновые пастилки от зубной боли, – признался Эйзенхарт.
– Полагаю, зубы у тебя в тот момент не болели.
Про рецепт спрашивать не стал – и так понятно, что у его привычки избегать врачей были длинные ноги.
– Нет. Но послушай, мне было двадцать, мой ментор умер, и на меня свалились все его дела, – попробовал он оправдаться. – Я не знал, что делать! И вообще, со стороны Роббе это несправедливо, я их даже не успел попробовать!
Я промолчал.
– Мне было двадцать, – повторил Виктор. – Я поступил глупо. Но если не в этом возрасте делать глупости, то когда?
Желательно никогда. Но я не произнес этого и проворчал:
– Я бы предпочел услышать эту историю прежде, чем делиться с тобой морфием, а не наоборот.
– Тогда бы ты послал меня. К врачу, я имею в виду.
Именно так я бы и поступил.
– Значит, помощи от тебя я больше не дождусь? – с деланым равнодушием поинтересовался Эйзенхарт.
– Она тебе все еще нужна?
Второй раз за утро мне удалось повергнуть его в недоумение.
– В смысле?
– Как ты себя чувствуешь?
Наблюдая за растерянным выражением на его лице, я вздохнул. Я успел заметить, что Эйзенхарт был из людей, у кого разум доминирует над вопросами материальными. Увлеченный очередным делом, он мог днями не есть, не спать, пока тело само не начнет валиться от усталости, и игнорировать неудобства до тех пор, пока состояние не станет совсем критичным. Но не заметить, как отступила смерть? Это другая ступень таланта. Право, я мог не тратить морфий, достаточно было найти Виктору интересную головоломку.