Красное дерево и спелая вишня. Смерть еще не успела изменить их отлив. В отличие от лица. Черты заострились, молочно-белая кожа стала еще бледнее. Однако сейчас было не до сантиментов. Я откинул простыню и принялся за осмотр. Доказательства моей правоты долго искать не пришлось.
– Это убийство.
– Мы догадываемся, – сообщил Эйзенхарт, с любопытством наблюдавший за мной.
– Ты не понял. Леди Хэрриет приняла снотворное сама. Мисс Лакруа тоже, возможно, лишила себя жизни самостоятельно. Но Амарантин не брала в руки бритву. Ее убили.
Я вновь посмотрел на ванну, стоявшую на позолоченных львиных лапах посреди номера, и прикинул количество крови, окрасившей воду в такой насыщенный оттенок.
– Никаких следов борьбы. Все, что вы найдете, – это частицы кожи у нее под ногтями. Мои. К ее смерти они не относятся. Она не сопротивлялась, потому что ее опоили. Вскрытие покажет, какой наркотик использовал убийца. Потом кто-то дождался, пока она потеряет сознание. Перенес ее в ванну, которую наполнил горячей водой, даже слишком горячей, судя по следам на коже. Возможно, надеялся, что время смерти определят как более позднее. И вскрыл ей вены. Она умерла от потери крови. Учитывая, что я ушел до десяти, Амарантин предупредила, что в десять у нее назначена встреча… Я не узнавал с кем, – ответил я, прежде чем Виктор успел задать вопрос. – Я бы сказал, смерть наступила немного позже полуночи. Вероятно, между полуночью и часом ночи.
– Откуда вы знаете? – недоверчиво спросил детектив Штромм. – Что сама она себя не резала?
– Посмотрите.
Я вытянул ее руки поверх простыни, ладонями к нам.
– Вы когда-нибудь пытались перерезать себе вены?
Пес покачал головой. Эйзенхарт кинул на меня внимательный взгляд.
– Взгляните, как были сделаны разрезы. При самоубийстве обычно видны множественные порезы: добраться до вен на самом деле не так просто, и подсознательно мы боимся боли, поэтому сдерживаем силу. Здесь они четкие, по одному на каждой руке. Но, главное, обратите внимание на направление. Вскрывая вены сам себе, человек начнет с наружной стороны запястья и поведет лезвие вовнутрь, – я продемонстрировал, что имел в виду, на своей руке. – Таким образом можно получить максимальное приложение силы. Здесь же…
– Наоборот, – подал голос Эйзенхарт. – Но это безумно неудобно.
– Самому – да. Но если другой человек, стоявший за спиной Поппи, держал в руке бритву…
– То все сходится. Кто осматривал тело? – обратился Эйзенхарт к коллеге.
– Ретт. Но он этого не сказал.
– Чему тут удивляться? Ладно, скажи лучше вот что: кто был в этой комнате после Роберта? И я забираю у тебя это дело, ты не против?