Доктор
– Что с Поппи?
– Мертва, – бросил полицейский. – А почему – вы мне скажите. Вами там все пропахло.
В первую нашу встречу мне довелось узнать, что детективу Штромму достался один из самых ценных даров – пять чувств, превышающие человеческие многократно. Он слышал дыхание и биение сердца, находясь на другом конце комнаты. Чувствовал запах человека… И, как выяснилось, запоминал. Действительно, полицейская собака: найти по запаху человека, которого видел несколько месяцев назад.
– Там – это в отеле? – уточнил я.
– В номере.
За моей спиной Эйзенхарт присвистнул.
– Мы встретились вчера за ужином, – пояснил я специально для него.
Детектив Штромм насмешливо фыркнул:
– Так это в высших кругах называется?
– Знаешь, док, для человека, который постоянно ноет, что все кончилось, у тебя удивительно бурная жизнь, – меланхолично заметил Эйзенхарт. – Как тебе это удается? Я вон с девушкой полгода не могу помириться, от тебя уже про вторую слышу.
– Я не ною, – огрызнулся я и переспросил: – Сколько вы в ссоре?
– Месяцев семь? – посчитал в уме Виктор. – И три недели.
И он продолжал на что-то надеяться? Если так, то его непробиваемая уверенность в себе была еще хуже, чем я думал. Однако сейчас было неподходящее время для шуток. Вспоминая прошлый вечер, я достал портсигар и закурил. Сложно было осознать, что Амарантин мертва.
– Детектив, – окликнул я Штромма. – Как это произошло?
Он тотчас повернулся ко мне, собранный и сосредоточенный.
– Посреди ночи леди Мерц набрала ванну, легла в нее, взяла в руки бритву и перерезала себе вены на запястьях.
– Ого! – оценил Эйзенхарт и словно между прочим спросил: – Как, ты сказал, прошло свидание?
Глупая шутка.
– Хорошо, – я холодно посмотрел на Виктора. – Но даже если нет, это не повод покончить с собой.
В это было не сложно поверить – невозможно. Когда я покидал Поппи, ничего в ее настроении не говорило о том, что она задумывается о суициде. А учитывая, что у Эйзенхарта уже было два самоубийства, оказавшихся не вполне самоубийствами…
– Могу я ее увидеть? – попросил я.
Полицейские переглянулись, и пес пожал плечами, позволяя. Хорошо, значит, я все-таки не был подозреваемым в этот раз.
Верхний этаж «Эклата», где Поппи жила после женитьбы брата, перекрыли. Дверь в номер, напротив, была широко распахнута, открывая взгляду интерьер: странную смесь роскоши и вульгарности, красные пол и портьеры, бархатный балдахин над кроватью и гигантского размера ванну, старомодно размещенную посреди спальни.
Тело Амарантин вытащили из ярко-розовой воды и перенесли на кровать. Поппи лежала там же, где накануне вечером, но контраст не мог быть более разительным. Странно видеть ее такой: в ушах еще стоял ее смех, живой и глубокий. И вот она была, накрытая простыней, холодная и безжизненная. Мертвая. Я не удержался и провел рукой по ее волосам.