Поразмыслив, я понял, что не знаю о своем коллеге ничего.
– Его семья, кажется, из купцов.
Наши приятельские отношения строились в основном на обсуждении рабочих новостей, а также на дискуссиях о политической обстановке в мире. Если мой коллега и рассказывал что-то о себе, я пропустил это мимо ушей. Виктор снова был прав: окружающие люди не вызывали у меня большого интереса.
Эйзенхарт кивнул, словно такого ответа от меня и ожидал, и, не попрощавшись, убежал по своим делам.
А вскоре после его визита меня нашел Максим.
– Альтманн, – по его встревоженному тону я понял, что что-то произошло. – Выручите меня?
– Конечно, – подтвердил я. – Что случилось?
Помявшись, Мортимер все-таки ответил:
– Меня вызывают срочно в полицию. Ума не приложу, зачем я им понадобился, но приходил один из тех полицейских, что были у нас в лаборатории, и велел явиться на допрос через полчаса…
Следовало догадаться, что Эйзенхарту будет недостаточно полученных от меня сведений, и он решит сам побеседовать с Мортимером. Но вызывать его в управление? Это показалось мне странным: насколько я успел заметить, Эйзенхарт предпочитал беседовать со свидетелями на их территории. Или он перевел Мортимера в категорию подозреваемых?
– А у меня третий курс, практическое занятие по топографической анатомии, им не скажешь учебник почитать… Замените меня?
– Разумеется, – заверил я его. – Какая у них тема?
– Анатомия передней брюшной стенки. В главной аудитории в два. Спасибо вам, Роберт, – Максим быстро улыбнулся. – Знаю, вы не любите практические занятия, но сегодня больше некого попросить.
– Ничего страшного.
Когда за моим коллегой закрылась дверь, я позволил себе поморщиться. Преподавательская работа была не моей стезей, после месяцев в университете я был готов это признать. Я избегал общения со студентами, как только мог, меняясь, к примеру, обязанностями с Мортимером, который ненавидел посещать городской морг, зато испытывал к студиозусам искреннюю симпатию. Что же касалось практических занятий… Из-за нерва правой руки у меня, можно считать, что не было, скальпель приходилось держать в трех с половиной пальцах левой. Я был в состоянии выполнять свои обязанности: армия приучает работать в любых условиях. Но показательные выступления на публику больше не доставляли мне удовольствия. Мысленно пожелав всего доброго Эйзенхарту, я встал и потянулся за пиджаком: в анатомической аудитории было прохладно.
Мое настроение не улучшилось и после занятия. Три часа в компании студентов и кадавров (впрочем, против последних я ничего не имел) порядком утомили, и я надеялся отдохнуть у себя. Не тут-то было. Я пересек кампус и поднялся к себе на чердачный этаж. Замок на двери сработал не сразу, но я не обратил на это внимания: его и так нередко заедало. Однако то, что предстало моему взгляду за открытой дверью, не заметить было нельзя.