– Вы сегодня сияете, моя богиня! – приветствовал ее дон Сальваторе, когда Тиль вышла к завтраку. – Клянусь, я сожгу портрет, который рисовал вчера! Он не передает и капли вашего очарования! Я нарисую вас… да, я нарисую вас такой, как сегодня.
– Сальваторе, льстец. – Тиль протянула ему руку для поцелуя.
– Я самый правдивый человек на свете! Искусство не способно лгать!
Тиль только покачала головой. Ох уж эти художники! По крайней мере, дон Даэли трезв, чист, доволен жизнью и постоянно что-то рисует, а все прочее – не суть важно.
– Что ж, тогда я жду от вас сводку правдивых новостей, друг мой. О чем нынче говорят в столице?
Когда дон Даэли успевал еще и общаться с половиной Брийо, Тиль даже представить себе не могла. Наверное, у него где-то завалялась машина времени. Чем Тиль и пользовалась без зазрения совести: вместо того, чтобы читать газеты, она слушала ежеутренние специальные выпуски «Богемного сплетника» в исполнении экспрессивного испалийца.
– О мадам де Крепон, новой фаворитке императора, – начал свой отчет Сальваторе. – Говорят, она собирается посетить бал в ратуше, который состоится через три недели, в каком-то невероятном туалете. Все дамы сходят с ума, пытаясь вызнать, в каком именно, и заказать себе такой же. Еще говорят о войне с Астурией. Вчера «У Максима» была драка, императорские гвардейцы арестовали полдюжины пьяных шевалье, еще дюжина сбежала. Еще сплетничают об успехе Жозефины и делают ставки на следующую новинку.
Даэли со вздохом отпил шамьет, но Матильда сделала вид, что не понимает намека. Пить вино по утрам – моветон!
– Брийо – это болото, моя богиня! Вонючее стоячее болото! Вы знаете, что мне вчера заказали?! Супруга прокурора пожелала, чтобы я запечатлел ее в самом богатом платье и самых лучших драгоценностях, и чтобы рама была потолще, золоченая и непременно с резьбой! О светлые Небеса! Я ненавижу этих буржуа, у них ни вкуса, ни стиля!
– Зато у них есть деньги, – без малейшего сочувствия пожала плечами Тиль.
– Деньги, деньги, дребеденьги… – Дон Даэли с выражением вселенской печали допил свой шамьет. – Презренные деньги и никакого искусства! Они все такие одинаковые! Толстые матроны, чопорные девицы, пухленькие младенцы в одинаковых позах и позолота, позолота и снова позолота! Я изнываю от тоски и печали! Моя муза позабыла меня и не предлагает ничего нового.
– Неужели ты дорисовал эскизы для следующего представления у Жозефины?
– Там нечего рисовать, совершенно нечего! Все эти восточные костюмы и орнаменты, моя богиня, – работа для ремесленника, а не художника. – Испалиец чуть не пустил слезу. – Ну почему, почему вы не хотите показать людям те чудесные механизмы? Они же прекрасны!