Старик взглянул на потолок.
— Честно говоря, не знаю. Я никогда не был с ней близок. Да и времени прошло слишком много…
— Господин Симидзу, почему она ушла?
— Не знаю. Думаю, что я слишком сильно любил свою жену для того, чтобы с такой же страстью относиться к своему ребенку. Мне сложно об этом говорить, но это так. Когда она родилась, то помимо обычного беспокойства я испытывал что-то еще. Словно некий голос пытался предупредить меня, что с этим ребенком я потерплю неудачу. Она принималась кричать всякий раз, когда я брал ее на руки. Став постарше, она отказывалась играть со мной. Единственное, во что ей нравилось играть, — это в облака. Вы ведь знаете, как это? Смотрите на небо и пытаетесь найти облака в форме животных или принцесс. Она обожала это занятие. По какой-то причине мы всегда находили слонов. Облака-слоны — говорила она.
На его губах вспыхнула и погасла болезненная улыбка.
— Могу я увидеть фотографию, которую она вам прислала?
Симидзу кивнул. Он вышел в другую комнату, и несколько минут Сакаи слушала, как он перебирает вещи. Видимо, старик глубоко запрятал фото.
Вернувшись, он протянул снимок Сакаи, даже не посмотрев на него. При взгляде на карточку у Сакаи перехватило дыхание.
Кейко была прекрасна, и ее лицо показалось Сакаи знакомым. Она стояла в лесу, с любовью глядя на ребенка, которого держала на руках, и одной рукой убирала волосы с лица. Их заливал золотой солнечный свет, слегка поблекший от времени.
— Я даже не знаю, моя ли это внучка, — сказал он тихо.
Сакаи пыталась найти на снимке какие-то значимые детали, однако не увидела ничего существенного, кроме даты — июнь 1984 года.
Уже возвращая фотографию, Сакаи бросила взгляд на запястье Кейко. Прищурившись, она заметила татуировку.
— Не найдется ли у вас увеличительного стекла, господин Симидзу?
Симидзу взял с кипы старых газет лупу и протянул ее Сакаи. Она навела стекло на запястье Кейко и удивленно заморгала.
Перед ней было размытое изображение черного солнца.
* * *
Косуке мечтал о новой жизни в Америке. Уже через несколько недель он покинет приют. Уедет из Японии. Мать приедет за ним с новым отцом — американцем.
Хлопнула дверца автомобиля, и Косуке открыл глаза.
Стояла безлунная летняя ночь, однако его комнату озарило светом. Синим. Затем розовым. Он набросил на плечи плед и подошел к окну. Он узнал полицейского, который когда-то привез его сюда. Тот заметно постарел, а в униформе казался еще и меньше ростом. Он переговаривался с Иесуги, а за ними шныряли с фонариками другие полицейские. Иесуги неистово жестикулировал, время от времени хватаясь руками за голову — в отблесках розового и синего света его конвульсии напоминали какой-то жуткий танец. А на горизонте в теплом воздухе ночи уже багровела кайма рассвета.