Кричали все ближе, князь даже прислушался, что же в доме происходит? Вдруг дверь в его опочивальню распахнулась, и показалась та самая девица из дворни, которую выделили ему, чтобы за ним ухаживать, убирать постель, приносить воду и перебирать вещи, разумеется, с его согласия. Она и вопила, тараща глаза:
— О-ой-е-ей, что ж деется?! Кара-мурза какой-то к тебе, князюшка, к тебе!
Реакция князя Диодора удивила его самого. Еще не разобравшись в чем дело, и почему-то вглядываясь в рябое лицо дворовой девицы, он соскочил с кровати, путаясь в длиннющей ночной рубашке, допрыгал до креслица, в который бросил перед сном свою одежду, и одним рывком вырвал из ножен саблю. И застыл, подобрав свою дурацкую рубашку так, что его волосатые и кривоватые ноги конника, стали видны, должно быть, выше коленок… И только когда девица прыснула вдруг смехом, отвернулась деланно, как всегда эти дворовые и делали, если заставали господ в каком-нибудь не очень приличном виде, проговорила, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться:
— Нет, князюшка, не война же… Человек к тебе. — Она уже смотрела на Диодора, который смущенно перебирал пальцы на рукояти, не зная, что теперь делать. — Страшенный, грозный, черный, как грех… Ты саблю-то опусти, князюшка, он тоже вооруженный, но не воевать же сюда пришел.
Князь опустил клинок, дошел до кровати, стал озираться, чтобы привести себя в порядок. Девица и не думала уходить, оглянулась в коридор, закрыла за собой дверь и оказалась в спальне. Деловито прошлепала разношенными восточными тапками, вышитыми бисером и с поднятыми, заостренными мысками, видно, достались ей от княгини, стала перебирать одежду князя.
Диодор уже и сам понял, что так-то не следовало, а нужно было спросить ее, мол, что да как?.. Армейская выучка подвела, если кто-то в лагере так голосил, то первым делом следовало вооружиться, уже потом спрашивать… Чем вызван крик и по какому поводу?.. Штука-то была в том, что частенько спрашивать было некого, следовало самому разбираться, поэтому князь и бросился к оружию. Он заговорил хрипло после сна:
— А где шашка моя? Я же вчера, когда к кнюзю Авериту ходил в библиотеку, со мной шашка была.
— К библу… теку? А-а, так это ты книжницу так назвал… — девица, оставив в покое одежду, принялась наливать воду из большого кувшина в фаянсовый таз, чтобы князь умылся, всмотревшись при этом в здоровенное, не по комнате, зеркало отличной венецкой работы, тонкое и прямое — на загляденье. — Нет, князюшка, про шашку твою не знаю, а саблю вон, как ты приказал, на кресло решила вешать, неужто не так?