— Тогда так… — решил Диодор, — Иона, придерживай меня, сильно.
Он оперся на руку батюшки чуть не всей тяжестью и протолкался вперед. Герцогиня что-то выговаривала мужу с нескрываемым раздражением, у нее даже пятна пошли по не вполне красивому, суховатому лиц. Некоторые из ее дам тоже отвели в сторонку своих кавалеров, так что пройти оказалось возможно.
Дерпена почти так же, как Иона князя, или даже еще крепче, придерживал Густибус. Князь строго посмотрел на воина и проговорил почти без звука, на койне, который странно прозвучал под этими сводами, в окружении этих людей:
— Уходим, немедля.
И снова, как уже бывало, стало на мгновение очень тихо, все умолкли. Герцогиня даже обернулась к ним, герцог качнулся, попробовав повернуть голову. Князь сделал вид, что широко улыбается и кланяется почти на местный манер, с широким отступом назад, вот только разогнуться у него не очень-то получалось. Но батюшка не сплоховал, подхватил его, выпрямил.
И Дерпен двинулся за ними, странно приседая, и пробуя раскачивать головой, будто она не держалась на его шее. Густибус сделал отчаянно извиняющуюся улыбку, и тоже поволок его. Они шли к выходу, а герцогиня вдруг стала говорить что-то резко и зло. Князь заставил себя слушать, хотя выговор герцогини теперь был совсем незнакомым, с какими-то прищелкиваниями, но фериз князь теперь все же разбирал, еще оставалось в нем эта вот… расширенность сознания:
— Дикари, они и есть… Имперцы! Учтивости не знают, только и умеют, что…
Дальше князь не расслышал, они оказались перед широкой лестницей, ведущей к выходу. Густибус выглядел ошеломленным то ли такой бестактностью князя, то ли его решительностью, то ли словами герцогини, которые он-то уж понял совершенно.
— Все же не следовало так, — пробормотал он.
Тогда князь почти обернулся к нему, и твердо, по-командному, несмотря на внезапную икоту, переспросил:
— А ка-ак? Раз мы здесь ок-казались? — Потом он опомнился, и почти весело сказал батюшке: — Ты, если взялся, тащи теперь меня… в карету — слуги ж вокруг, донесут герцогине. Б-будем соблюдать эт-ту игру.
А потом еще подумал — знать бы только, что же это за игра такая? И зачем она кем-то устроена?
До Парса оставалось едва ли два дня пути, но с похмелья ехали медленно, тащились как на похоронах. Самое удивительное было то, что изрядно пьяным оказался и Стырь. Он едва мог править, и все время подходил к князю, чтобы что-то ему объяснить едва ворочающимся языком.
Зато батюшка был спокоен, и скептически поглядывал на своих спутников, а теперь, когда они оказались в парских землях, можно было бы сказать и компаньонов. Дерпен страдал больше всех. Как бы он ни притворялся перед кеберским герцогом, что пьет из его лохани ту жуткую смесь, которой герцог решил отметить его победу в рукопашной, как бы ни проливал эту бурду на грудь, все же в его желудок, мало пригодный для спиртного, попало, видимо, достаточное количество, чтобы воин был недовольным и всего стыдился. Также трудновато приходилось, конечно, и князю, но его еще вечером своими травами отпоил Густибус, и как показалось Диодору, маг и сам выпил немало настоев из своих пузырьков.