Сидеть и ждать было невыносимым. Я смотрел в полумраке на ненавистную физиономию человека, которого презирал и ненавидел лютой ненавистью. Человека, которого положил за долг растоптать и этот момент неумолимо, секунда за секундой, но все же приближался. Черт, как же мне хотелось встать, подбежать и плюнуть ему в рожу, как же мне хотелось кричать проклятия, кричать упреки и воспоминания! Как же мне хотелось орать в его мерзкую рожу, что когда-то он мог стать для меня богом, которому бы я молился каждый день, которого бы я восхвалял и славил всегда и везде, а вместо этого он стал для меня объектом неудержимой ненависти и презрения, его агония стала смыслом моей жизни. Как же мне хотелось орать ему все, что так живо встало перед моими глазами, когда я смотрел на него и в воспоминаниях унесся в тот далекий день, двухгодичной давности. Мне хотелось встать, достать из кармана нож и вспороть ему брюхо, перерезать горло и смотреть на фонтаны его крови, глотать эту кровь и двигаться в каком-то сатанинском танце. Не представляешь, каких усилий мне стоило совладать с собой и не пуститься во все эти действия. Я переводил взгляд на «незнакомку», что лежала у меня на коленях и успокаивался. Глядя на нее, я пытался уверить себя, что месть — это еще не все. Что, то сокровище, которое я сейчас имею возможность созерцать, намного важнее любой мести. Не знаю… я честно не знаю, тебе я лгать не стану, это не имеет никакого смысла. Но я, правда, не знаю, что двигало мною в большей мере — месть или внушенное себе желание спасти картину из рук чудовища. Красавицу из лап чудовища. Да, девушка на картине все так же заставляла чувствовать смущение и собственную низость, но я понимал, что это всего лишь картина… и ничего другого она сделать не может. Я же смог. Да, я смотрел на нее с любовью, на ту, которая вернула мне смысл жизни и заставила действовать. Заставила чувствовать себя нужным. И я окончательно ушел в воспоминания о тех днях, что предшествовали моему первому знакомству с этой девушкой на картине, когда я впервые увидел ее тонкие пальцы, сжимающие ножку бокала с вином. Вспоминал и еле сдерживал слезы и крики, которые стремились вырваться из глубины моей души, и когда это желание становилось невыносимым, я вновь смотрел на «незнакомку» и ее насмешливый взгляд возвращал мне относительное спокойствие и самообладание.
Когда минуло два часа, я положил в рот четыре леденца, приподняв маску. Мартин проснулся почти тут же. Как только я услышал движения на кровати, сразу же выхватил нож и приставил его к полотну, предварительно уверив девушку на картине, что это лишь небольшая игра.