Для меня же… если честно. Ребенок не был началом новой жизни, он был лишь дополнением к привычной, ты понимаешь меня? У меня все было просто: была жизнь до семьи, а теперь наступила семейная жизнь — вот и все. Для меня это была условность, в моем «Я» не участвовавшая. Понимаешь, душа не была перевернута. Вот это меня и убивает. И далее… если продолжить откровение.
Я проиграл первую серьезную битву в жизни, проиграл с треском и позором, и осознание этого, горьким и тяжелым грузом лежит на моей совести. Я не просил и не умолял дать мне шанс, потому что видел, что я его не использую. Я не любил Линду, и не стал бы меняться ради нее. Я не был готов к отцовству, моя ложная смелость оказалась всего лишь легкомысленным непониманием истинного смысла происходящего. Я видел молодых отцов во время беременности жены, и не видел ни одной преграды, мешающей мне стать таким же. Не видел, потому что не смотрел на себя, а я и был единственной преградой, которая помешала мне стать отцом. Мне жаль, что так вышло. Думаю, что все же, я никогда себе этого не прощу.
Куда там Мартину?
Второе поражение неумолимо приближалось.
И потекла какая-то серая жизнь. Мне даже вспомнить толком нечего за последующие два года. Правда, эти два года, сейчас мне представляются в какой-то дымке, словно я бродил в тумане до двадцать восьмого апреля двенадцатого года. Дом после развода, разумеется, остался в распоряжении Линды. Я снимал квартиру, до самого переезда в Санлайт. Два раза в месяц, я ездил к Линде — повозиться с сыном, когда он подрос, то забирал уже его к себе. Или просто проводил с ним день на всяких аттракционах, в парках, или в кино. Кстати, в кино водил его именно я, и эта традиция сохранялась, пока я не впал в алкогольное безумство, поэтому без труда могу назвать тебе всех диснеевских героев и пересказать уйму сюжетов. Думаю, все-таки, вот эти дни, которые я проводил с сыном, не позволили мне упасть в яму, не дали мне потерять себя. Я старался быть нормальным отцом, и Линда это поощряла, даже говорила, что у меня все прекрасно получается. И ты знаешь… он ведь тянулся ко мне, я это чувствовал, и это было круто. Но впоследствии, и ты это поймешь, не отстраниться от меня было невозможно.
Вот и все, что было интересного со мной в течение этих двух лет. В остальное время, я просто ходил на работу, иногда заходил в какой-то бар, иногда встречался с друзьями, часто смотрел футбол и прочие мелочи. Но иногда я пил. Когда я был моложе, я никогда не задумывался о потенциальной проблеме алкоголя, да думаю и мало кто в двадцать лет об этом думает, ведь в этом возрасте это всего лишь катализатор веселья. Но мне было уже двадцать три, я был каким-никаким отцом, и алкоголь начал меня пугать. Пугать потому, что я чувствовал к нему стремление, мне нравилось ощущать эту сентиментальную философию во время одинокого пьянства. И чем дальше, тем сильнее — на второй день хотелось выпить снова, снова хотелось выпить и на третий. И тогда, я понял. Понял, потому что не хотел быть алкоголиком. Но понял, что я потенциальный алкоголик, и что если сейчас я не буду бороться с этим влечением, то проиграю, и все закончится невероятно плачевно. И я терпел, не позволял себе пить больше двух дней в неделю, но черт! Пьянки с друзьями мне вообще не вкатывали, меня тянуло пить в одиночестве, я выпивал в компании одну кружку пива, говорил, что завтра у меня дела и прочее, шел домой, покупал бутылку водки и хреначил в гордом одиночестве. Мне так нравилось это самокопание, мне казалось, что под выпивкой я настолько обострен в умственном и эмоциональном плане, что я так хорошо разбираюсь во многих жизненных вопросах. Кошмар! Сейчас я понимаю, каким дурачком я был, и каким самообманом занимался — иллюзией высокого сознания; а на деле это был просто пьяный и никому не нужный мысленный бред. Но это все были цветочки, я все же сдержался. Сдержался, потому что просто не успел стать алкоголиком до того дня, когда встретил ее. Ягодки созрели позже, и я стал алкоголиком после того, как потерял ее.