Около минуты продолжалось молчание. Лилия не поворачивала голову в сторону своей новой знакомой, и вновь устремила взгляд в небо. К своему удивлению, она обнаружила, что не ожидала такого вопроса, а когда услышала, подумала, что ответит значительно быстрее. Но слова застряли в горле, а мысли хаотично забегали в голове, в попытке уйти от вопроса, странным образом напугавшим мозг.
— Нет, — в конце концов, выдавила из себя девушка. — Нет, не люблю. Вы просто хотите нажать на сентиментальность и вызвать во мне добрые чувства, но ни к чему хорошему это не приведет. Сейчас всю сентиментальность я запрятала глубоко внутрь своей души и мыслю рационально. И аборт — это верное решение в данной ситуации, что бы там ни было сказано.
— Ну, если ты такая рациональная, ответь, почему ты не скажешь о том, что случилось родителям?
— Да что вы заладили с этими родителями? — через силу улыбнулась девушка.
— Да монстры они у тебя какие-то? Или совсем бессердечные? — воскликнула женщина.
— Они… — девушка опустила взгляд. — Они фанатики.
— Не поняла.
— Религиозные фанатики. Не просто верующие, как нормальные люди. Вы, кстати, верите в бога?
— Да, — немного растерянно ответила Кросс.
— Я тоже. Но я верю как нормальный, адекватный человек. Я использую религию как духовное приложение к своему внутреннему миру, как что-то, что может сделать меня лучше и… не знаю, может сильнее. Но я не использую веру как единый закон, которому нужно следовать слепо и бездумно. Я и так прекрасно знаю и вижу, что хорошо и что плохо, что причиняет боль и страдание, и что вызывает доброту и сострадание. Если уж на то пошло, то бог мне друг, но никак не учитель, а религия не инструмент для самоконтроля. А для них… для них религия — это именно инструмент контроля. Как ловко я подобрала выражение. И этот инструмент в их руках, в руках отца, если быть точной, принимает вид грозный и устрашающий. Вовсе не вид благородного закона и добродетельного начала. А вид извращенной идеологии и больного, порочащего ценности безжалостного молота, готового сокрушить вдребезги все, что покажется ему неугодным, — девушка говорила медленно, сдавленным голосом, словно подыскивала слова, хоть все это она и говорила самой себе сотню раз.
— Жизнь каждому промыла мозги по-своему, — сказала женщина, тоже опустив взгляд под ноги.
— Это точно, — улыбнулась Лилия.
— Но если они у тебя такие религиозные, то тем более, они тебя поймут и ни за что не позволят прервать беременность, это ведь один из страшных грехов в понимании верующих людей.
— Вы не поняли… не надо путать верующих и уродующих веру, это как вода и водка. Чистая вода — основа жизни, здоровья и процветания, и водка — мерзкая жидкость, внешне неотличимая от первой, но отравленная и сгубленная, одурманивающая, и, в конце концов убивающая. Вера моих родителей — это водка. Там уже нет места для истинного бога, там бог уже додумывается больным и извращенным непониманием действительности. Это помешательство под прикрытием веры, заключающееся в неадекватных убеждениях, что должно быть «вот так» и что «так велел бог».