издевался голос.
Катрина сделала глоток и почувствовала, как обожгло все тело, а горло схватил горячий спазм. Катрина очень редко пила крепкий алкоголь, к тому же весь день ничего не ела, и ощутила, что опьянела с первого глотка. Она отпила еще, чувствуя, как затормаживается мышление, а по телу расходится приятная усталость.
— А деньги есть? Сумочку ведь мы дома оставили.
Машинально Катрина проверила карман плаща и обнаружила смятую пятидесятифранковую купюру. И тут же встрепенулась всем телом, поняв, что вновь невольно сделала то, на что указал голос, хоть прекрасно знала, что в кармане есть деньги.
— Ахахаха! — тут же расхохотался голос. — Не слушает! Да что же ты такая дура, Катрина? Ну что ты вновь упрямишься? Давай поговорим, а? Давай поищем правду вместе, может к чему и придем… ты же этого хочешь, да? Так кто из нас боится правды — ты или я? Я предлагаю тебе попробовать найти ее. Ты ведь думаешь, что правда опасна для меня, а сама боишься. Как же так? Молчишь? Ладно…
Катрина знала, что ей необязательно обращаться к голосу. Все о чем она думала было ему известно так же ясно, как и ей. Скрыть ничего не получится, разговаривать с ним нельзя. Остается одно — продолжать игнорировать и пытаться обращаться к собственному разуму, стимулируя и вызывая на помощь то свое, что еще не совсем отказывалось ей служить.
— Ну что же, — заговорил голос спустя две минуты, — придется мне пробовать найти правду. Вопрос только в том, понравится она тебе или нет? Но… от правды не уйти. Как не пытайся, но не уйти.
Катрина почувствовала, как внутри нее все съежилось, в предвкушении новой экзекуции — возможно, самой страшной. Она поняла, что сейчас голос будет пытаться навязать ей какую-нибудь свою правду, окутанную грязью и мерзостью. Навязать всеми своими силами убеждения и внушения, что он умел делать лучше всего. Катрина старалась приготовиться к этому и держаться до последнего. Чего бы ей это не стоило, какие бы мерзости не говорил голос, что только не возбуждал в ее душе — нужно терпеть.
— Поговорим о дохлом?
Катрина знала, что рано или поздно тема ее покойного мужа, которая причиняла ей невыносимую боль, а голосу невыносимую радость, поднимется вновь. Она сделала еще глоток коньяка и приготовилась к худшему.
— Я люблю эту тему. Она заставляет тебя чувствовать мою близость. Мне жаль, что я вынужден причинять тебе боль, но это только кажется болью. На самом деле, это просто вопросы, которые требуют некоторой ясности. Может она приблизит тебя к твоей эфемерной правде. Так как, поговорим? Не хочешь? Да, не хочешь. А почему? А потому, что боишься. Ну, ничего, это скоро пройдет. Итак… значит, ты любишь своего мужа? Да, Катрина? Любишь мужа? Или, может, ты любишь свои страдания? Может за два года ты настолько привыкла к своей роли жертвы, что уже не можешь представить без страданий свою жизнь? А? Без ложных, выдуманных, лицемерных страданий! Которым грош цена! Которыми ты питаешься, насыщаешь свою никчемную душонку, чтобы хоть как то оправдать свои комплексы? Лживые страдания, не имеющие ничего общего с любовью. Страдания страха, но никак не любви. Страха принять себя такой, какая ты есть, страха правды!