— Почему же не позвонил? Мы бы областной оркестр прислали. А то я знаю, какой в Ставрове оркестр…
— Она не хотела с оркестром.
— Кто не хотел?
— Степанида Ивановна.
— Так она же умерла! И потом, как же вы ее хоронили?
— За этим я и пришел…
Наш разговор то и дело прерывался телефонными звонками, и Тихон Степанович прямо при мне отдавал важные распоряжения, координировал действия областных организаций, отчитывал нескольких ответственных работников. Это было, как я давно уже заметил, стилем его работы: ничего не откладывать не только на завтра, но хотя бы на десять минут. Выслушав очередную просьбу и положив трубку, он сразу начинал действовать: нажимал клавиши аппарата, при помощи которого мог разговаривать с любым работником облисполкома, как будто тот находился здесь же, в комнате, вызывал секретаршу, давал ей задание связать его по телефону с тем-то и с тем-то. Летели звонки на заводы, на склады, в отдаленные районы, совхозы и РТС, и где-то сразу в поле, в цехах или в мастерских начинали искать нужного человека. Телефонные звонки множились, разветвлялись, метались по всей области, возвращались назад, пока задача не находила решения. Так что на мой пересказ вчерашних событий ушло гораздо больше времени, чем требовало существо дела. Но все же я успел рассказать, что такова была последняя воля матери, и я как сын обязан был с этим считаться. Более того, исполнить эту волю было моим сыновним долгом.
Я ждал, что Тихон Степанович оборвет мои мучительные изъяснения и скажет, что все это пустяки и что не о чем тут беспокоиться. Но чем дальше я рассказывал, тем больше Тихон Степанович хмурился и краснел. Последнюю — так сказать, конструктивную — часть своей речи я едва выдавил из себя, потому что собеседника уже не было, а был только слушатель. И даже не слушатель, а должностное лицо, выслушивающее очень неприятную для него просьбу.
— Дело сделано, Тихон Степанович. Я прошу одного только — чтобы вы не наказывали священника. Я его обманул, а он мне доверился. Во всем виноват только я. Но я же не знал, что такие строгости.
— Что ты наделал! — сокрушился Тихон Степанович, дослушав меня до конца, и, верный своему стилю, потянулся к аппарату.
Он уже едва не нажал нужную клавишу, но передумал и снял телефонную трубку. Это можно было объяснить только одним: он не хотел, чтобы я слушал их обоюдный разговор.
— Александр Иванович? Здравствуйте…
Значит, он связался с уполномоченным по делам православной церкви при облисполкоме. «При»-то «при», но все же, видимо, и на некотором отдалении, иначе у Тихона Степановича преобладали бы сейчас утвердительно-указательные, а не осторожно-вопросительные интонации.