– Ты мне чем-то понравился… такой… неприкаянный.
– Это правда?
– Да. Правда.
Хорошо, что он не может заглянуть ей в глаза.
Наверное, Стефан прав: в этом месте что-то скрывать просто-напросто опасно. Люди должны знать всю подноготную друг друга, иначе совершенно невозможно предсказать, что у кого на уме и во что это может вылиться. Но где бы они ни находились, еще опаснее нанести близкому человеку болезненную и долго не заживающую рану. Еще хуже, чем эта его спина.
Но Стефан почему-то не удовлетворился ее ответом.
– Мне это кажется очень странным, – сказал он тихо, кусая губы от боли. – Я имею в виду… кто была ты и кто был я.
– Стефан, – прервала его Карина и вылила на спину сразу почти весь кувшин. На какую-то секунду засомневалась – а может, стоит рассказать всю правду? Не совсем правду: пари заключили, скажем, не на двести крон, а на двадцать. Вроде бы дело было не в деньгах. На самом деле за двести крон она тогда была готова поцеловать бас-гитариста из группы «Соленые парни», похожего на смертельно уставшего поросенка.
Но такое вранье еще постыднее.
И, когда Стефан спросил еще раз, она закатала левый рукав и показала ему татуировку.
– Ты знаешь, что это?
– Символы бесконечности. Два символа бесконечности.
– Нет, это не символы бесконечности. – Она отошла налить еще кувшин.
Все что угодно. Я могу ему рассказать все, только не про этот продажный поцелуй.
Встала у него за спиной и начала рассказывать. Рассказала, откуда взялась эта татуировка, о своей жизни, о своей компании… – до того момента, как в последней попытке спасти свою жизнь поехала в Альвикен и позвонила в его дверь.
Она вылила на спину Стефана не меньше двадцати кувшинов воды.
Закончила рассказ, и наступило долгое молчание. В тишине услышала, как заработал автомобильный двигатель. И она не могла бы сказать, почему внезапно заледенела ее душа – от страха увидеть реакцию Стефана или от чего-то еще, – словно кто-то пронзил ее сердце ледяной сосулькой.
Она настолько увлеклась мазохистскими подробностями своего рассказа, что совершенно забыла…
– Эмиль… – помертвевшими губами прошептала Карина. – Где Эмиль?
* * *
– Пошли!
– Мне нельзя с тобой играть.
– Почему это?
Молли подошла поближе, и Эмиль прижал к животу рысенка Сабре, как щит. Глаза у нее заплаканы, на щеках – розовые воспаленные полоски. С первой же встречи Эмиль заметил странную вещь: Молли какая-то двойная, а в чем эта двойственность заключалась, понять он не мог. Как трансформеры, которые могли становиться то одними, то другими. И девочка, и не девочка.
А сейчас, со слезами на глазах, она не двойная. Девочка как девочка, особенно когда надувает губки и подмигивает Сабре.