Генри засиделся глубоко за полночь. Он курил и думал, подробно перебирая в уме все кусочки замысловатого пазла, которые неохотно, но все же начинали вставать на свои места, образуя мозаику, где теперь недоставало лишь нескольких фрагментов. Перед тем как лечь спать, Эмми спросила мужа:
— Теперь ты знаешь, не так ли?
И Генри безо всякой гордости ответил:
— Боюсь, что знаю.
Результатом ночного бдения, разумеется, стало то, что оба проспали и к завтраку спустились лишь в половине десятого. Эмми, быстро проглотив еду, бросилась догонять свою группу («меня выгонят, если я опять опоздаю», — в панике сказала она напоследок), а Генри не устоял перед искушением позволить себе еще один рогалик с вишневым джемом. Выйдя из столовой, он оказался свидетелем бурных пререканий, происходивших в холле между Спецци, который только что приехал на подъемнике, и бароном фон Вюртбургом.
— Преступник арестован, дело закрыто, и мы с женой уезжаем сегодня же, — вещал барон тоном, который способен был даже жидкое масло превратить в лед.
— Но, герр барон… я глубоко сожалею… это невозможно. Существуют формальности… показания…
— Я могу дать показания в Инсбруке, — отрезал барон. — У нас, герр капитан, тоже есть полиция.
Генри уже был готов прийти на помощь Спецци, но его опередила баронесса. Она появилась на верхней лестничной площадке, белая как мел, и слабым голосом произнесла:
— В чем дело, Герман? Ты хочешь, чтобы мы уехали?
Барон, раздраженный тем, что его прервали, коротко ответил:
— Да. Мы сегодня уезжаем в Инсбрук. Ты, я и дети. Герду я уже уволил.
Мария Пиа на секунду закрыла свои огромные карие глаза, потом снова широко открыла и выкрикнула:
— Я никуда не поеду!
— Ну-ну, дорогая, пожалуйста, не устраивай сцен. — В замешательстве барон подошел к подножью лестницы. — Нам будет лучше уехать.
— Я не поеду! — Голос Марии Пиа почти сорвался на визг. Она в отчаянии вцепилась в перила, словно боялась, что ее силой потащат в Инсбрук прямо сейчас. — Не поеду! Ты не можешь заставить меня! Генри, не позволяйте ему этого сделать!
Барон резко развернулся и оказался лицом к лицу с Тиббетом. Словно загнанный дикий зверь, он по очереди переводил взгляд с одного на другого из трех своих недругов. Потом произнес:
— Моя жена, конечно же, расстроена этими ужасными событиями. Вы должны понимать, что ради ее собственного блага я обязан немедленно увезти ее домой.
— Если вы позволите мне сказать, герр барон, — вступил Генри, — думаю, ваша супруга нездорова и ей не стоит пускаться в путь в таком состоянии. Независимо от того факта, что полиции требуется ваше присутствие здесь…