После ужина они отважно вступили в логово барона. Фон Вюртбург, уязвленный тем, что его унизили, подвергнув номер обыску, был до крайности раздражен и не желал помогать.
Он сказал, что после ленча отправился в Монтелунгу на машине по личному делу, которое никак не касается полиции. Вернулся в половине пятого и выпил чаю в «Олимпии». Незадолго до половины шестого сел на подъемник и вернулся в отель. На третьей четверти пути действительно заметил кого-то, двигавшегося навстречу. Разумеется, он не стал строить догадки о том, кто это мог быть, решил, что кто-то из местных. Все происходящее его ни в малейшей степени не интересовало. Барон был чрезвычайно недоволен, не обнаружив служителя наверху, и решил сообщить об этом администрации. Он искренне надеялся, что это больше не повторится, но чего еще ожидать от итальянцев, понятия не имеющих о дисциплине.
Возмущенный, Спецци спросил, видел ли он в «Олимпии» Герду, Роджера и полковника. Барон холодно ответил — да. Нет, он не разговаривал с ними: вряд ли можно ожидать, что он станет разговаривать с домашней прислугой после того, как уволил ее. Если приезжим англичанам угодно водить такую компанию, это их личное дело.
До сих пор барон вел себя, не выходя за рамки формальностей, но под конец вдруг сделал совершенно неожиданное замечание:
— Предполагаю, — сказал он, ничуть не смягчив сурового выражения лица, — что теперь вы сочтете правильным отпустить ди Санти.
Капитан уклончиво пробормотал что-то насчет результата сравнения пуль. Барон улыбнулся без малейшего намека на юмор.
— Я смею считать себя справедливым человеком, — заявил он. — Понимаю, что юноша был арестован в значительной мере под моим давлением, но теперь вижу, что я был не прав. Вы меня очень обяжете, если освободите его как можно скорее.
На этом беседа была окончена. Генри и Спецци с облегчением перешли к более приятному делу — беседе с полковником Бакфастом.
Слова, сказанные Роджером в холле, явно произвели на полковника глубокое впечатление. Он чувствовал себя как на раскаленных углях и начал с того, что потребовал присутствия своего адвоката и британского консула.
— Дорогой полковник, — успокоил его Тиббет, — вас никто ни в чем не обвиняет. Мы просто стараемся восстановить четкую картину того, что произошло.
— Мое положение… щекотливое… весьма щекотливое… — ответил Бакфаст, багровея. — Чрезвычайно. Я знаю свои гражданские права.
Генри вздохнул.
— Я тоже, но было бы гораздо проще, если бы вы просто подтвердили несколько фактов, которые сообщил нам Стейнз.
— А что он говорит? — отрывисто спросил полковник.