Любого человека, оказавшегося на месте синьора Россати, можно было бы простить за излишнее волнение и недовольство. Смерть постояльца — событие неприятное для владельца отеля в любой ситуации, не говоря уже об убийстве, в связи с которым большая часть гостей становится подозреваемыми; добавьте к этому унижение от того, что вас допрашивают в собственном кабинете, где вы вынуждены сидеть на краешке жесткого стула, между тем как самодовольный полицейский вальяжно развалился за вашим столом, — и почти любая степень беспокойства и раздражения покажется объяснимой и вполне простительной.
Внешне, однако, синьор Россати держал удар очень достойно. Он сидел, сложив вместе толстые красные ладони, и смотрел на капитана с выражением одновременно уважительным и настороженным.
Спецци говорил неторопливо и спокойно:
— Прежде всего мы хотели бы как можно точнее восстановить передвижения каждого из тех, кто находился в отеле, синьор Россати. Начнем с герра Хозера. Когда вы впервые увидели его сегодня?
— Сегодня… это было в девять часов, во всяком случае, близко к этому времени…
— Он уже позавтракал?
— Он как раз завтракал. Сам я обычно ем у себя в комнате и после этого перехожу в рабочий кабинет. Но сегодня Анну, буфетчицу, послали за мной с просьбой, чтобы я спустился в столовую.
— Вы всегда позволяете беспокоить вас в это время?
— Герр Хозер был важным клиентом отеля. Я всегда готов пойти на небольшие уступки.
— И чего он от вас хотел?
— Он попросил подготовить счет, так как собирался уехать из Санта-Кьяры на одиннадцатичасовом поезде, как он сказал, и, скорее всего, до отъезда уже не планировал возвращаться в отель.
— Кто-нибудь это слышал?
— Кто-нибудь? — Россати сделал выразительный жест. — Да все, caro Capitano![23] Там же были все гости — разве не так? — Последний вопрос он адресовал Генри, чье присутствие, кажется, не вызвало у него никаких вопросов. Тиббет коротко кивнул.
— На каком языке он говорил? — вдруг спросил капитан.
— На немецком, конечно.
— Конечно. В деревне мне сказали, что и вы предпочитаете говорить по-немецки, синьор Россати. Это так?
— Я… — Теперь Россати явно был смущен. — Я говорю на обоих языках, как вы знаете, капитан. У меня нет политических взглядов — вообще никаких…
— Тем не менее вы предпочитаете говорить по-немецки?
— Ну я… для нас, жителей этого региона, капитан, эти два языка ра́вно…
— Но вы-то не всю жизнь прожили в этих местах, верно, синьор Россати? — Голос капитана звучал спокойно и непринужденно. — Судя по вашему акценту, я бы предположил, что вы родом из Рима.