— Полагаю, старина, вы отдаете себе отчет в том, что имеете дело с целым классом подозреваемых. Так что будьте осмотрительны.
Теперь, когда бремя предстоящего допроса осталось позади, к Джимми вернулось его непобедимое благодушие.
Пьетро хмуро посмотрел на него.
— Если бы я думал, что убийца Фрица Хозера находится среди моих учеников… — начал он, но передумал и, не закончив фразу, исполнил блестящий поворот прыжком без опоры на палки.
— Ладно. Сегодня начнем с чего-нибудь простенького: с поворота упором на скоростном спуске. За мной!
Генри отпросился с занятий и провел час, закрывшись в комнате со Спецци, после чего на подъемнике спустился в деревню, где сел в автобус до Монтелунги. В почтовом отделении, как он и надеялся, его ждала длинная телеграмма из Лондона. Тиббет внимательнейшим образом изучил ее, сидя за чашкой кофе в солнечной траттории, и, сделав кое-какие заметки в своем ежедневнике, поднес к телеграмме зажженную спичку. Когда послание сгорело, он тщательно размешал пепел, пока тот не превратился в порошок. В Санта-Кьяру Генри вернулся уже после полудня.
Его следующим объектом был магазин розничных товаров синьоры Веспи. Он купил новый запас американских сигарет и как бы невзначай заметил по-итальянски:
— Плохое дело — это убийство на подъемнике.
— Ужасное, синьор, ужасное. — Синьора Веспи издала несколько сейсмической мощности вздохов. — Мой бедный муж в отчаянии. Вы же знаете, что это он помогал бедному Фрицу сесть в подъемник. Полиция весь вчерашний день допрашивала его, а мой Марио невинен, как новорожденное дитя. Разве это справедливо?
Генри согласился, что это ужасно, и добавил:
— Вы знали герра Хозера лично?
Синьора Веспи энергично закивала.
— Ну конечно. Он родился здесь, в деревне. Я помню его еще мальчиком…
Тиббет переждал поток воспоминаний о юном Хозере, его незаурядных способностях, невероятной развитости еще в детстве и последующем совершенно заслуженном успехе в жизни.
— Такой добрый, такой великодушный человек… такой вежливый и чуткий…
Из всех, с кем Генри успел поговорить до сих пор, похоже, только Роза Веспи искренне горевала о нем.
— Да… трагическим выдался нынешний год для вашей семьи, — сказал он. — Сначала ваш сын…
— О Джулио! Бедный мой Джулио… он был помешан на лыжах, как все Веспи. Что может поделать женщина с такими мужчинами, синьор? Когда Марио так серьезно покалечился, я сказала ему в больнице… — Она отлучилась, чтобы продать две красочные открытки и плитку шоколада коренастому немцу в лиловых форлагерах, и продолжила, как будто и не прерывалась: — «Марио, — сказала я ему, — я рада, что это случилось… да, рада. Потому что иначе ты бы погубил себя — точно как твой отец». И он бы на самом деле погубил себя. Все Веспи одинаковы. Мой Джулио был лучшим лыжником во всей долине, но совершенно безрассудным… не знал страха…