. Если выгадаю на этом, то и Никору прирежу за ним вслед.
Долго рассуждал хозяин. Малыш слушал отца, и каждое его слово, подобно толстой игле, вонзалось ему в сердце. Любил он Цикару и Никору. Услышав, что хотят их зарезать, потерял он покой и сон. Ночью, когда родители спали глубоким сном, он вылез из постели в одной рубашонке, вышел из избы, забрался в хлев и стал шептать быкам:
— Скорее, скорее, Цикара и Никора! Спасайтесь! Отец собирается зарезать вас. Он наточил уже нож и завтра на рассвете перережет тебе глотку, Цикара!
Цикара вздохнул, потянулся и встал. Вскочил за ним и перепуганный Никора.
Малыш бросился к веревкам и отвязал их. Только собрались быки выйти в открытые двери, как малыш сказал им:
— Не оставляйте меня, быки! Я ведь без вас не проживу, да и отец сживет меня со совету; кроме меня, никого не заподозрит он. Возьмите меня с собой. Будем жить — так вместе, а умрем — так умрем вместе.
Согласились быки. Пригнул спину Никора, сел на него малыш, ухватился за рога. Там же, в хлеву, висела его пастушья сумка с сухой лепешкой. Перекинул он сумку через плечо, перекрестился, и они пустились в путь.
Очень быстро они шли. Подошли к реке. Должны были перейти ее вброд, другого пути не было. Уже слышна была погоня. Вступили в реку быки. Разлив был сильный, вся река была покрыта волнами. Попал малыш в водоворот, скрутило его, раза два высунул он голову и пошел ко дну.
Поплыли быки вдоль берега. Плыли, пока волны не выкинули на берег утонувшего малыша. Легли быки с двух сторон, да не оживить было его. Его посиневшее тело было обито о камни и скалы и залито кровью.
Собрались воронье и грачи со всех сторон, подняли крик и карканье. Быки тоже жалобно стонали.
Небо и земля содрогнулись от жалости к малышу. Жалобный клич достиг ушей господа, и он повелел ворону:
— Пойди и узнай: о чем там плач, что стряслось на земле?
Полетел ворон. Прошло время, вернулся он и доложил господу богу:
— Какой-то малыш утонул, и воронье и грачи налетели на его труп.
— Нет, — сказал господь. — Вороны и грачи своим карканьем не вызовут такого горя. Скверный у тебя язык, и нет в твоем сердце жалости. Не белым должен быть ты, а черным как ночь, так же как черна твоя душа, — и бросил в него головней. С тех пор и стал ворон черным как смоль.
Послал теперь господь голубя и повелел ему:
— Узнай мне все по правде.
Полетел голубь. Прошло время, и, вернувшись, доложил голубь господу:
— Жалостное я видел зрелище: маленький малыш утонул в реке; на берег выкинули его волны. Пришли туда быки, лежат возле него, будто хотят согреть и оживить его, и жалобно стонут, так что сердце разрывается на них глядя. Все живое, даже воронье и грачи, плачут и вопят из жалости к нему.