В тот, первый, визит договориться не удалось. Каждая сторона стояла на своем, не желая слушать и понимать убеждения противной стороны. На пару дней переговоры были прерваны, а на самой канонерке начались работы по демонтажу вооружения. С помощью импровизированного портового крана, собранного прямо на месте из бревен и блоков, сняли два обгоревших 120-мм орудия и одну 47-мм пушку, оставив на борту только не пострадавшее от обстрела и огня вооружение. На всякий случай был выгружен на склады минной станции весь боезапас, дабы избежать непроизвольного подрыва при проведении возможных будущих ремонтных работ. В качестве же небольших приятных неожиданностей на борт «Полярного лиса» перенесли содержимое судового сейфа и уцелевшие личные вещи экипажа, из тех, что не стыдно было прибрать к рукам.
Сам минный крейсер уже был полностью исправен и готов к выходу в море, но понимание Иенишем того, что без постоянного давления китайцы будут бесконечно тянуть с выплатой причитающихся денег, лучше любого якоря удерживало его на внутреннем рейде крепости. А ведь уменьшающиеся с каждым днем запасы угля требовали скорейшего визита в Чифу или Шанхай, поскольку достать боевой уголь где-либо еще не представлялось возможным. Тем же, что имелось на угольных складах Люйшунькой, Иениш ни за что не согласился топить котлы своего небольшого крейсера, дабы не загубить их раньше отведенного механизмам производителем срока эксплуатации. Но прежде чем отправляться за углем, требовалось достать средства на приобретение этого самого угля. И пусть определенные запасы ньюкасла у них имелись на складах Шанхая, никому из китайских союзников знать об этом не следовало. А вот о чем им требовалось знать, так это об отсутствии у русских добровольцев достаточных для закупки угля средств. По этой причине, поняв, что с прибывшими чиновниками быстро договориться никак не удастся, Иениш и напросился на прием к адмиралу Дину.
Командующий Бэйянским флотом не стал заставлять Иениша ждать и принял того в тот же день. Все же ситуация, сложившаяся с этими русскими «добровольцами», действительно выглядела весьма некрасиво. Все прочие отличившиеся в сражении офицеры и матросы флота уже были не только награждены, но и отмечены весьма солидными денежными премиями, суммы которых для многих являлись не просто большими, а огромными. А вот утопившие один и пленившие другой японский корабль русские оказались как бы за бортом пролившегося дождя поощрений.
Конечно, он прекрасно знал, что именно привело этих русских на войну. Деньги – вот что интересовало их в первую очередь. Подобно стервятникам, они явились туда, где шло кровопролитие, дабы пировать за счет ведущих весьма непростую войну народов. Но это, в принципе, ничем не отличало их от всех прочих иностранцев, находящихся на службе в возглавляемом им флоте. Разве что уже в первом же сражении русские показали, насколько полезными и эффективными они могут быть, что нельзя было сказать о подавляющей части англичан и немцев. Да, и те, и другие достойно выполняли свой долг, и несколько человек ушли на дно вместе с погибшими кораблями. Но в отличие от русских, прибыв в Люйшунькоу, они только и делали, что жаловались на его матросов и офицеров, утверждая, что те ни на что не годны, да выпячивали собственные мнимые заслуги, позволившие сохранить на плаву тот или иной корабль. И это бесило адмирала. Ведь кто как не эти самые инструкторы должны были обучать и передавать свой опыт китайским морякам. Русские, в отличие от прочих, были хотя бы честны – они пришли сюда за деньгами и потребовали их в полном соответствии с имеющимся соглашением, более не претендуя ни на что.