Утром следующего дня проезжали станцию Арчеда, израненную, растрепанную. Кирпичное здание вокзала рухнуло, кровельное железо согнулось, огонь и дым облизали окна, и сейчас остались только следы копоти. Из окна одиноко и печально выглядывал огромный фикус, зеленые листья обгорели по краям и свернулись. Подле железнодорожного полотна цистерны повалены, нефть расползлась по земле маслянисто–черными пятнами, сожженные вагоны, колеса от платформ, доски, бочки с желтой краской раскиданы бомбовыми взрывами. В одном из вагонов были кони, теперь — кровавое месиво.
Эшелон остановился в поле. Военные, гремя котелками, кружками, флягами, побежали к вагону–кухне Выстроилась тесная очередь.
Алексей Костров вышел на край поля.
К земле приникли плети гороха, переспелые стручья полопались от зноя, и горошины с трудом берут зубы. Горох давно пора убирать, но в поле — ни души, все жители покинули родимые места, и земля в сиротстве своем будто просит: «Придите ко мне, соберите урожай, ведь я ваша кормилица!»
Ехали дальше. Станция Гумрак, остановка. Путь впереди разрушен.
Камни, камни, будто вся станция камнями обложена Поблизости от разрушенного вокзала гудит камнедробилка, перемалывая камень в мелкие крупинки, строятся бетонные площадки для дальнобойной артиллерии. Рядом озерко. Солдаты несут в ведрах воду.
В глаза Алексею бросилось и другое.
На горизонте небо пыльного цвета, желтовато–сизое Вдали — рыжая степь, гуляет сухой, жилистый ковыль с сухими метелками. Ближе громоздятся овраги, зияющие желтой глиной. На дороге плывет толстое покрывало пыли. Пыль не оседает. Пыль ползет по степи Надвигается к станции… И неожиданно Костров разглядел сквозь пыль стадо овец. Седые от пыли овцы бредут нехотя, частокол ног рябит в глазах. Сплошной войлок.
Овцы движутся плотной стеною, опустив низко, до самой земли, головы.
Отару гонят три чабана в широких, коляно вздутых на спинах брезентовых накидках. Сбоку — серая, поджарая овчарка, высокая, тощая борзая и лохматые дворняжки.
На пути стада — озерко. Почуяв близость воды, овцы разноголосо заблеяли, засеменили, кучно сбиваясь и обгоняя друг друга.
Другое стадо — козы, разномастные: одни черные, другие белые, потом — вперемежку — пестрые, бегут, потрясывая куцыми хвостиками.
Пока козы и овцы пьют, облепив окрайки озера, пожилой чабан с длинным витым кнутом подошел к эшелону.
— Нет ли, служивый, закурить? — обратился он к лейтенанту.
— Махорочка имеется, — охотно отозвался Костров и предложил осьмушку.
— Да вы уж сами раскупорьте, чтоб не испачкать… и он показал покрытые ссадинами и пылью руки.