– Почему?
– А ты разве не понимаешь? – она нежно тронула его за локоть. – Даже будучи замужем за Джошем, я все равно любила тебя. Я знала это, когда давала брачную клятву. Мои чувства к тебе были страстными, но… мирными, потому что именно умиротворение не покидало меня всю неделю, что мы провели вместе. Я была в гармонии с собой, будто вернулась домой.
Тру проглотил ком в горле.
– Я чувствовал то же самое, – он посмотрел на письмо. – Потеря тебя казалась утратой почвы под ногами.
– Прочти, – Хоуп кивнула на конверт, – оно короткое.
Сложив остальное в шкатулку, Тру вынул письмо из конверта. Он читал медленно, повторяя про себя слова и слыша ее голос в каждой строчке. Грудь до краев наполнилась невысказанным чувством. Тру хотел поцеловать Хоуп, но не сделал этого.
– У меня есть чем ответить.
Он прошел к дверям, взял с тумбочки холщовую сумку, вынул альбом и, вернувшись к дивану, подал его Хоуп. На обложке золотом было вытиснено: «Родственные души».
Хоуп смотрела то на Тру, то на альбом; ее одолевало любопытство. Он присел рядом, глядя, как она обводит пальцем золотые буквы.
– Я почти боюсь смотреть, что там, – призналась Хоуп.
– Не бойся, – ободрил Тру, и она наконец открыла альбом. На первой же странице Хоуп увидела собственное изображение на краю пирса – там Тру никогда ее не заставал. Рисунок был очень хорош – верно схвачено и внешнее сходство, и характер, но так как этот портрет не сыграл никакой роли в их истории, Тру определил его в титульные листы.
Он молчал, когда Хоуп перевернула страницу, рассматривая слева Тру, идущего по пляжу, а справа себя, шагавшую на некотором расстоянии. Можно было разглядеть и Скотти, который несся к дюне.
На следующем развороте снова они – в то утро, когда впервые заговорили друг с другом: Тру держит Скотти, а на лице Хоуп читается тревога. Вот они идут обратно к коттеджу, а вот пьют кофе на веранде за домом. Рисунки отражали последовательность событий, точно кадры фильма. Хоуп не скоро долистала альбом до конца, а когда закрыла его, Тру увидел на ее щеке влажный след от слезы.
– Ты все нарисовал, – проговорила она.
– Да, – согласился он. – По крайней мере, попытался. Это тебе.
– Нет, – возразила Хоуп, – это произведение искусства.
– Это мы, – сказал Тру.
– Когда же ты…
– На это ушло несколько лет.
Хоуп снова погладила обложку.
– Не знаю, что сказать. Но ты не можешь отдать его мне. Это… сокровище.
– Я всегда могу нарисовать еще. С того дня, как альбом был готов, я мечтал снова увидеть тебя и показать, что ты живешь в моей душе.
Хоуп крепко держала альбом, лежавший у нее на коленях, словно не хотела его отпускать.