* * *
Тем временем, ожидая завершения их разговора, Репнин вышел во двор.
У крыльца конюх Корфов Никита готовил лошадь Владимира к отъезду.
Репнин хотел погладить лошадь, но Никита остановил его:
— Вы, барин, осторожнее, лошадка норовистая. Она только ко мне прислушивается да Владимира Ивановича боится. А так может и лягнуть.
— Это у нее, судя по всему, семейное, корфовское, — рассмеялся Репнин.
— Не скажите, старый барон — человек деликатный и добрый. Из-за того, думаю, и сердцем слаб. Хорошо, что хотя бы Анна заботится о хозяине… — Никита осекся и быстро отвернулся, «вспомнив», что не перепроверил подпругу лошади.
— Хозяине? — не понял Репнин. — Ты, верно, хотел сказать — о своем опекуне?
— Готова уже лошадь-то, — Никита старался не смотреть в глаза Репнину. — Пойду доложу барину.
— Постой! — догнал Михаил собравшегося уйти конюха. — Что ты имел в виду? Анна — свободная девушка, а хозяева бывают только у слуг да у крепостных! Ты, верно, оговорился?
— Я хотел сказать, — замялся Никита, — Анна такая добрая, что…
— Что заботится о барине, словно служит ему? — подсказал Репнин.
— Как же верно вы умеете подобрать слова! — расцвел Никита. — И то правда — все для барина делает. Так заботится о нем, словно не воспитанница, а прислуга. Себя не жалеет.
— Ты хорошо знаешь ее, верно? — не отступал от него Репнин. — Мы с ней едва знакомы, мне ничего неизвестно о ней, о ее прошлом. Кто были ее родители? В каком родстве состояли с бароном?
— Про семью Анны ничего сказать не могу. Так что вы уж не обессудьте, барин. Спросите лучше у Владимира Иваныча. Он вам живо это семейное древо нарисует. Со всеми веточками да листочками.
— Да-да, ты прав, конечно, — кивнул Репнин.
И право, что это он в самом деле — принялся расспрашивать крепостного, как будто он Корфам приятель какой или поверенный в делах. Чудно! Совсем ему чувства все затмили.
— Что ж, Мишель, прощаемся! — сказал Корф, спускаясь с крыльца.
Он был во всем цивильном, и кажется, испытывал от этого явную неловкость. Никита подвел к нему лошадь.
— Будь осторожен, Владимир! — заботливо сказал Репнин, глядя с каким усилием друг подтянулся, чтобы вскочить в седло. — А то ведь не удержишь раненой рукой поводья.
— Пустяки! Рана почти зажила, — небрежно отмахнулся Корф.
— Езжай с Богом и не переживай — я позабочусь об Анне.
— Смотри не переусердствуй! И помни — она — не та, за кого себя выдает, — Корф собрался козырнуть Репнину, но вспомнил, что отныне он штатский, помрачнел и сердито пришпорил лошадь.
Когда Репнин вернулся в залу, он застал там Анну — бледную и сосредоточенно изучавшую какую-то книгу.