– Нормально! Без меня меня женили! То есть замуж выдали! Что вы ещё успели «обсудить», как ты выражаешься?
– Многое, – мать упорно не хотела замечать Ольгиной горькой иронии, а может, и вправду не слышала её, озабоченная только тем, как сломить сопротивление дочери, – вашу свадьбу, медовый месяц, где вы будете жить и условия появления на свет ваших детей, моих внуков.
– Мам! Ты что?! Ты сама-то слышишь, что говоришь?! Это ж бред какой-то!
– Бред – это то, что делаешь ты! Серьёзный, умный, заботливый и состоятельный мужчина предлагает тебе стать его женой, а ты кочевряжишься!
– Мама! Услышь меня! Он! Мне! Ничего! Не! Предлагает! – Ольга перешла на страшный шёпот. – Он предлагает тебе и папе! Вот и живите с ним! А меня увольте! Меня от него тошнит! И от вас тоже!
Она выскочила из комнаты, быстро схватила плащ и убежала на улицу. К счастью, вечером того же дня родители улетали на месяц в Турцию. Мать обожала отдыхать там в бархатный сезон, и Ольга, как только смогла это позволять себе, стала отправлять родителей погреться. Она сама собиралась отвезти их в Домодедово. Но после этой безобразной сцены ни сил, ни желания видеть родителей у неё уже не было. Она вызвала такси и, связавшись с водителем, дала ему чёткие указания, где, когда и с какими объяснениями он должен посадить пассажиров. Таксист, получив их, недовольно крякнул, но, услышав её умоляющий голос, согласился-таки объяснить родителям, что дочь их отвезти никак не может.
Ольга трясущимися руками завела свою крошечную машинку и поехала гулять в Царицыно – успокаивать взвинченные нервы. Погода была хорошая, она бродила по дальней, не парадной части парка, ногами ворошила нападавшие кленовые листья и ни о чём не думала. На душе было муторно и мрачно. «Так было мне, мои друзья, и кюхельбекерно, и тошно», – вспомнилась ей почему-то эпиграмма Пушкина, и она улыбнулась горько.
Дойдя до полуразвалившейся то ли арки, то ли мостка непонятного назначения, по которому любила лазать ребятня, она тоже забралась на самый верх и села, свесив ноги и подставив лицо мягкому осеннему солнцу. Сентябрь она обожала с детства. А уж потом полюбила ещё и за то, что в сентябре родился Серёжка Ясенев, её Серёжка.
Рассердившись на себя на неподобающие мысли, она резко встала, едва не потеряв равновесие и не свалившись с этой то ли арки, то ли мостка, и полезла вниз, кляня себя и всё происходящее последними словами. Вверх-то получилось легко и даже изящно, а вот обратный путь потребовал гораздо больше сил и времени. Уставшая, злая и лохматая, она приехала домой, увидела тёмные окна, с облегчением вздохнула, но тут же разревелась от бессилия и одиночества.