Павел неопределённо пожал плечами:
– И что?
– И ничего, – горько усмехнулась она, – я повторюсь: вот про это я и говорю. Мы с тобой абсолютно разные люди. Ты не понимаешь меня, а я не понимаю тебя. Паша, нам нельзя быть вместе. Мы друг друга в лучшем случае просто перестанем замечать вскорости после свадьбы. А в худшем – возненавидим.
Ты пойми, для меня муж – это первый человек, к которому я побегу за помощью, если что. Это как маленькие дети, чуть какая беда – кричат «мама»! Вот и я смогу выйти замуж только за того, кто станет для меня самым главным человеком на свете. Моим защитником и заступником… Ты только не обижайся, Паша, ты и вправду очень хороший, но… но не мой. Вот и всё…
– Я понял, Оля. Скажи мне, а я могу что-нибудь сделать, чтобы стать «твоим», как ты выражаешься?
Ольга с тоской посмотрела на него.
– Боюсь, что ничего. Прости меня, Паша. Я виновата перед тобой.
– Я не сержусь, – вдруг грустно сказал он и ласково погладил её по щеке. У неё болезненно сжалось сердце и неожиданно подумалось: неужели я не права? Но ладонь его была холодной и влажной. А ещё вялой и безжизненной. Такой, какая никак не может быть у её мужа. Она отложила салфетку и миролюбиво попросила:
– Поехали по домам, Паша, уже поздно.
Павел долго смотрел на неё, и Ольге казалось, что она видит, как в нём борются крайнее раздражение, даже злость, и необходимость делать хорошую мину при плохой игре. Наконец он кивнул, подозвал официанта и попросил счёт. До её дома они доехали в полном молчании. Когда поворачивали во двор, ей вдруг показалось, что с другой стороны из него выезжает машина Серёжи. Но было темно, очки она не надела, поэтому лишь улыбнулась самой себе и покачала головой, сами собой вдруг сложились строки, не самые удачные, конечно, далеко до Ахматовой, но искренние:
Что-то бедное сердце моё заболело,
О тебе вспоминаю теперь то и дело…
Первые и последние стихи в своей жизни она написала десять лет назад, когда Серёжка был на военных сборах в Лисках. Написала – и сама удивилась. А тут вдруг снова стихи, с интервалом в десять лет. Ох, неладно что-то в Датском королевстве, то есть в её, Ольгином, сердце. А, может быть, наоборот, всё именно так, как и должно быть? Она посмотрела затуманенным взглядом на Павла, рассеянно улыбнулась ему и, выбираясь из машины, сказала ласково, но твёрдо:
– Прощай, Паша, будь счастлив!
Он в бешенстве схватил с торпеды коробку с диском её обожаемого Сергея Прокофьева, который держал в машине, только чтобы и в этом потрафить её вкусу, и с наслаждением медленно начал ломать пластик на мелкие прозрачные кусочки. Потом настала очередь самого диска. Блестящий кругляш с дыркой посередине вздумал сопротивляться, гнуться и был буквально разорван на части. Если бы она знала, если бы она только знала, как она ему нужна! И он добьётся своего! Слишком многое на кону. И времени как назло остаётся в обрез! Ну, что ж, придётся попробовать ещё раз. Срочно, сегодня же.