Вот взять бы обоих в охапку — и мужа, и сына, и — в Лигу! На любую из планет. Бездна с ним, с карантином, вот только плохо будет, если докопаются до причастности моего мужа к подготовке мятежа. А то, что он в этом замешан, сомнений не оставалось. Нет, бегство — не выход.
Полными слез глазами я смотрела на расстилавшееся под нами море, на острова, отмечая, что не вижу ни одного корабля, ни единого кильватерного следа. И в небе, кроме нашего, нет ни одного летательного аппарата. Пустота угнетала.
Тщетно пытаясь справиться с разбушевавшимися эмоциями, я закрыла глаза и, перебирая варианты действий, неожиданно провалилась в полуявь — полудрему. Очнулась, когда флаер по широкой дуге пошел на снижение.
Рассматривая знакомый абрис береговой линии, с удивлением отметила, что четыре года люди разрушали свой мир с куда большей беспощадностью, чем могла бы это сделать природа.
Амалгира! Любимый мой город, что с тобою случилось? Взгляд натыкался на развалины там, где некогда находились прекрасные здания, и от понимания, что столице уже никогда не стать прежней, я вздрогнула. Потом случайно зацепила взглядом место, где некогда находился мой дом, и отвернулась, понимая, что лучше бы мне ничего и вовсе не удалось увидеть. Там, где четыре года назад располагался светлый двухэтажный дом под нежно-бирюзовой крышей, белели пятна строительного мусора, затянутые зелеными пятнами проросшей травы и искавшими опоры лианами. После я уже безразлично отметила руины на месте инфоцентра, пепелища, заросшие ряской искусственные озера и парки, ставшие похожими на леса.
Попытавшись улыбнуться, поймала отражение в стекле и поняла, насколько улыбка неуместна — она оказалась похожей на нервный оскал затравленного зверя.
Прикрыв глаза, я протяжно вздохнула, чувствуя, как внутри все сжимается — то ли от стремительного снижения, то ли от страха. Прошила подспудно грызущая меня всю дорогу от порта мысль — долго ли мне еще жить осталось.
«Выцарапаешься! — Приказала себе. — Отставить нытье и держать нос по ветру!»
Флаер опустился на небольшую площадку во внутреннем дворе двухэтажного, особняка из белого камня, окруженного зданиями поменьше и высокой стеной, и словно отгородившегося ею от разрушенного города. И это был чуть не единственный неповрежденный дом во всей Амалгире.
Собрав силы, отогнав невеселые мысли, я вышла из флаера и тут же окунулась в плотный, удушающий жар недавно наступившего утра. Оставив ставшую ненужной шаль на сидении флаера, я вцепилась в руку сына и вместе с ним пошла к входу в дом.