– Девочки!
– Мама проснулась! – воскликнула Эми, как будто я и сама не слышала, сунула блестящий айфон в карман и помчалась в гостиную.
Я взяла со стола чашку и налила себе еще кофе. Еще одну чашку приготовила для Мередит и поплелась в гостиную. Когда я вошла, все уже расселись на диване. Все, кроме Эми – та разместилась на полу в ногах Мэг. Бэт тихим голосом диктовала пароль к ноутбуку Мередит. Пожалуй, в десятый раз за эту неделю.
– Почта пришла, – пояснила Мередит. Она сидела, обхватив ладонями чашку и обратив на меня взгляд. У нее были припухшие веки и усталые светлые глаза. Очередной праздник без отца. Я думала, что со временем мы как-нибудь пообвыкнемся, но в этом году Мередит сильно сдала по сравнению с тремя предыдущими.
– Письмо? От папы? – Эми принялась кружиться, скакать и приземлилась Бэт на колени.
– Да, от отца. – Мередит поставила чашку на тумбочку, я в нее заглянула. В чашке не было темных кофейных разводов и несло чем-то кислым.
Я не испытывала ни радости, ни волнения от того, что пришла весточка от папы. Со временем я все сильнее цеплялась за собственные воспоминания о нем. Если постоянно читать обезличенные электронные письма от виртуального отца, то вскоре забудешь, какой он на самом деле.
Папа был яркой личностью, буквально излучал энергию. Он заразительно смеялся и сыпал шуточками обо всем на свете. Мне нравились его взгляды на окружающий мир, я любила слушать, как он говорит, он завораживал меня страстными речами. Мередит как-то обмолвилась, что я унаследовала от него пылкое сердце.
За холодным монитором не разглядеть пылкого сердца.
Я старалась улыбаться ради родных.
– Давайте прочтем! Где оно? – Эми нетерпеливо дергала Мередит за рукав.
– Это электронное письмо, его надо сначала открыть. Потерпи чуть-чуть. – Бэт погладила Эми по волосам, и наша младшенькая тут же угомонилась.
Я постаралась придать лицу хоть какое-то выражение, чтобы на нем не проявилось чувство опустошенности. Однако я никогда не умела играть, тем более в отношениях с близкими. Бывало, рот не успею открыть, а всем уже ясно, что у меня на душе. Папа частенько называл меня открытой книгой. Когда меня исключили из школьной программы по журналистике, низведя до роли рекламщицы, я пришла домой, стараясь сохранить нейтральное выражение лица, чтобы никто не заподозрил о моей неудаче. Но стоило мне открыть дверь, как все взгляды обратились ко мне, и родные принялись кудахтать надо мной, как куры-наседки. Было чувство, что карьера моя закончилась, так и не успев начаться.