В высоком иссиня-черном небе бродит круглосуточное солнце, ярко освещая приморский берег и темно-зеленую ширь океана. Ни одной льдинки на море, ни одной тучки на небе. Кажется, и солнцу одному скучно бродить в небесных просторах.
В ложбинках уже зазеленела трава, испещренная цветами, которые выскочили тут же, как только сошел снег. Даже зверь не топчет их, обходя разноцветный ковер по его кромке.
Красные, голубые, желтые, на тонких стебельках, цветы словно прислушиваются нежными, прозрачными лепестками к струящимся потокам теплого воздуха. Будто настороженно они следят за солнцем и, как только оно опустится к горизонту и охладится воздух, быстро закрывают свои лепестки.
И в ложбине сразу гаснет разноцветный ковер.
Около яранг дремлют собаки, изредка лениво открывая глаза. Теперь они уже не возят груженые нарты и, развалившись на пригретой солнцем морской гальке, целыми днями лежат вытянувшись, а не сжавшись в комок, как зимой. Они набираются сил для зимней работы.
И море в эту утреннюю пору словно разленилось. Оно еле-еле колыхалось, нежно облизывая наносный галечный берег.
Тыгрена сидит на берегу моря и, веселя своего сына Айвама, бросает в воду камешки. Сегодня и ей не хочется шить торбаза пастухам.
Тыгрена одернула цветное ситцевое платье и улыбнулась. В черных глазах ее блеснул огонек. Небрежно откинув косы за спину, она подумала:
«А как противно было надевать это матерчатое платье!»
Разглядывая цветочки на нем, она вспомнила Алитета — и сразу погасла улыбка, уступив место тревоге и страху; так гаснет цветок, почувствовав холодное дыхание ночи.
Алитет уехал на пять дней. Но прошло уже больше двадцати, а его все нет и нет. Все-таки лучше жить, когда не видишь его злых глаз.
Айвам уже научился ходить и звонко смеяться. На нем пыжиковая с капюшоном, отделанным росомахой, кухлянка, красивые маленькие торбаза, вышитые разноцветными оленьими ворсинками. Он с любопытством смотрит на море, на мать, на все, что видит вокруг. Айвам тоже весел.
Тыгрена, любуясь нм, следит за каждым его движением, за каждым вздохом, за каждым взглядом его черных глаз. И ею овладевает великое чувство радости. В порыве нежности она хватает мальчика, высоко поднимает его, потом, прижав к себе, целует своего Айвама.
Она держит его в своих сильных руках и говорит: