– Молчу, молчу, – отмахнулась Настька.
Яробор снова глянул на юродивого, что жался к стене.
– Раздевайся! – повторил он.
Женя быстро скинул с себя женские тряпки, оставшись стоять нагишом, прикрывая тонкими ладошками срам.
– Туда, к поросю́!
Отрок бочком попятился, а когда встал где нужно, хозяин терема тоже сделал шаг, развёл руки и звонко хлопнул в ладоши. Незримая сила сразу навалилась на отрока, отчего тот упал на колени, больно ушибив их и от этого вскрикнув.
«Ничего, до свадьбы заживёт», – усмехнулся лесной бог, продолжив волшбу.
В руках у него возникла чаша с горкой парно́й печени, и большой кувшин с кровью. Все это было точь-в-точь как у того порося, что бился в истерике у ног подростка, заполняя истошным визгом терем.
Яробор шагнул ближе и сунул этому подростку чашу с печенью.
– Ешь.
– Сырое? Я не смогу, – ответил Женя, и у него на глаза навернулись слезы.
«Ну, точно девка», – подумалось лесному богу, отчего он плюнул на пол.
– Ешь! Не то голову отрежу!
Отрок испуганно схватил печёнку и стал давиться ею. Печень была жёсткая и никак не давалась зубам. Ряженый лишь выдавливал из неё мякоть, сгорбливаясь от накатывающих рвотных позывов.
– Я не могу, – послышался сдавленный голос Настьки, и женщина, зажав рот руками, быстро убежала на улицу.
Яробор ухмыльнулся, а Женя вялыми движениями пытался грызть печень дальше.
– Хватит, – буркнул хозяин терема и сунул отроку под нос кувшин с кровью. – Пей!
– Я не могу, – сиплым голосом повторил голый подросток, по подбородку, груди и коленям которого текла багряная жидкость.
– Пей, а то заставлю вены вскрыть, и свою пить будешь.
Яробор сунул кувшин так сильно, что зубы Жени звякнули о глиняный край. Он начал давиться кровью вперемешку с соплями и слезами.
Но надобно колдовать дальше. Дождавшись, когда кувшин опустеет наполовину, Яробор поставил его на пол и снова хлопнул в ладоши, создавая на этот раз добротный морок. По телу притихшего порося пробежала едва заметная волна морока, а потом кожа его вспучилась и распалась, явив голые ребра, торчащие из кровоточащей раны. Рана была словно человечьими зубами заживо прогрызенная.
– Ни хрена себе, – скороговоркой выпалил Антошка, шарахнувшись в сторону, но Яробор ещё только начал колдовать и потому довольно ухмыльнулся.
Кожа на теле и лице Жени побелела и стала как у давешнего Бледнеца́. Глаза налились кровью, а потом вспыхнули алым огнём. Сквозь кожу на груди, аккурат над сердцем, тлеющим углём проступил знак, высвечивая тонкие подкожные жилки. Большая пятиконечная звезда в круге, а по её краям символы. То оказалось имя бесовки. Лилитурани-Пепельный-Цветок. Знак был подлинным. Яробор лишь подсветил его.