– Какое мне дело до этого педика?!
– Никакой это не педик, – ответил Яробор, – а девка заколдованная. Только там сейчас шибко туго. Она, поди, Антона уже доедает.
– Как доедает? – сначала спросил Андрюша, а потом опять насупился, – ну и пусть. Я-то каким там боком? Чем я помогу? Я что, охотник на нечисть, что ли? Ага, зайду и скажу, я Джон Константин.
– А хоть бы и так, – ответил Яробор, – токмо для снятия чар нужна кровь девственника.
Андрюша пару раз открыл рот, опешив от такого высказывания.
– Другого ищите! И нечего надо мной смеяться! – вырвалось у него. – Да! И что тут такого?!
– На сорок вёрст ты один такой, – негромко ответил Яробор, – а там Антон умирает. И умрёт. Из-за тебя. А потом станет нежитью и будет мстить тому, кто сгубил его.
Андрюша замер, побледнев, а хозяин заимки схватил отрока за руку, потянул за собой, пока тот не опомнился.
Туман послушно вывел их перед теремом.
У стены, с шумом согнувшись пополам, стояла Настька. Её тошнило, наверное, уже в третий раз. Она поглядела на прибывших мутными глазами и протёрла синие губы передником.
– И эту уже прокляли, – буркнул Яробор и потащил отрока в дом.
Из терема, меж тем, как и задумывалось, уже доносились хрипы Жени, визг порося и крики священника, взывающие к Всеродителю. Навстречу с круглыми глазищами выскочила Лугоша, чуть не упав с крыльца.
– Дядька, там такое! Такое! – сразу затараторила она.
– За Настькой глянь, золотце, а то вдруг проклятье её тоже поразило, – ответил лесной бог.
– Какое проклятье?! – взвизгнула ручейница.
Она остановилась и попятилась, а Яробор сморщился. Он совсем запамятовал, как ручейница проклятий всяких боится.
– Оно токмо на живых падает, – на ходу придумал хозяин заимки и потянул мимо Лугоши своего дьяка.
В двух шагах от стены, где в уголке, уподобившись худосочному пауку, сидел Женя, стоял поп и охрипшим голосом орал «Отче наш». Когда Яробор с Андрюшой вошли, юродивого вырвало прямо на священника. Вырвало кровью и лохмотьями печёнки из ослабевшего желудка. Но поп даже не вздрогнул. Не из пужливых. Яробор невольно улыбнулся. Он уважал смелых.
– Не останавливайся! – закричал хозяин терема, – иначе клеймо княжны преисподней убьёт дитя.
А вот тут Яробор даже не слукавил. Взывания к Всеродителю действительно ослабляют клеймо бесовки. Клеймо обладает собственной волей, надзирая за тем, кто душу свою продал, недаром же оно поставлено дитём преисподней. Голосить перед ним именем Всеродителя – это как махать княжеской печатью перед смутьянами. Или удостоверением стражи перед разбойниками. Да и колдовать так легче будет.