На привокзальном базарчике они купили помидоры, огурцы и зелень, в супермаркете Варя привычно схватила упаковку замороженных котлет, пачку макарон и бутылку кетчупа. Гайка скептически наблюдала за ней.
— Ты, Варя, питаешься, как старый холостяк, — сказала она, когда, прихватив еще и тортик, они вышли из магазина.
— Я и есть старый холостяк, — согласилась Варя. — Вернее, старая дева.
— У тебя что, нет парней? — удивилась Гайка.
Пока они шли до дома, Варя в порыве откровенности рассказала Гайке про Теда из Миннесоты, про Идиных пузатых биороботов и даже процитировала сливковский стишок: «Тоща, как моща…»
— Вот урод! — возмутилась Гайка. — И Ида твоя тоже кретинка!
— Они умерли, — сказала Варя. — И Сливков, и Ида. Я тебе потом про них расскажу.
Персик, как всегда, издалека услышал Варино приближение и теперь чинно сидел в прихожей в позе «первого ученика собачьей школы». Увидев Гайку, он потянулся к ней носом — нюхать и знакомиться. Гавкать на нее он и не подумал. Персик всегда знал, на кого стоит гавкать, а на кого нет.
— Обалдеж! — восторженно завизжала Гайка при виде Персика. — Это ктожечка-такожечка с неумытой рожечкой?!
«Рожечка» у Персика действительно была слегка неопрятной, со слипшейся шерстью вокруг пасти. Видно, откопал где-то кость и от души погрыз ее, и наверняка на Варином диване.
— Это сэр Персиваль, — представила Персика Варя, — в просторечии Персик.
Гайка плюхнулась на пол и принялась тискать и чмокать Персика. Тот кокетничал вовсю — тряс хвостом, томно закатывал глаза и выставлял брюхо для почесывания. Он обожал, когда им восхищались.
— Его надо прогулять, — прервала Варя бурное братание Гайки и Персика. — А ты пока салатик построгай.
— Ок! — готовно согласилась Гайка, поднимаясь на ноги. — Где тут у тебя моют руки?
Персик, заласканный и закормленный, валялся посреди кухни на спине. Передние лапки он благостно сложил на груди, а задние широко раскорячил. Эта поза означала полное довольство жизнью.
Варя и Гайка давно уже поели и попили чаю с тортом, но все еще сидели за столом. Варя рассказывала Гайке все, начиная с того дня, когда она пожарила сладкую яичницу.
Наверное, по вине козла-доцента мир и вправду мог лишиться звезды психологии и психиатрии в Гайкином лице. Она располагала к себе, умела слушать, и ей хотелось рассказывать. И Варя рассказывала.
Гайка сидела на маленьком кухонном табурете, поджав под себя ногу и не сводя с Вари широко раскрытых горящих глаз.
— Обалдеж! — выдохнула она, когда Варя наконец закончила. — У вас по городу бродит старуха-маньячка и мочит мужиков!