Мест возле подъезда не нашлось, и я заехал на газон — было бы так нелепо кружить сейчас по двору, а потом еще мыкаться в попытках припарковаться. Достав телефон, я набрал и отправил ей сообщение: «Спустись на крыльцо».
— А если Игорь сейчас дома? — начал я внутренний диалог.
— Пусть так.
— И ты думаешь, она выйдет?
— Конечно.
— Как она ему объяснит?
— Как угодно. Она ведь женщина.
— Почему ты так уверен?
— Потому что, услышав зов Диониса, вакханки бросают все…
* * *
С Игорем мы впервые встретились в той самой часовне на Красной площади — после чуда, случившегося со мной, я ходил туда на каждое празднование Иверской иконы. В тот день я стоял в уголке, ссутулившись и сложив на груди руки — из-за входивших-выходивших людей в часовню постоянно проникал холодный февральский воздух, — а между тем Игорь как-то странно косился на меня. Наконец, когда молебен закончился и люди стали выходить на улицу, Игорь поравнялся со мной и, как будто бы даже и не мне, сказал:
— Ужасно служат.
Служили, и правда, ужасно: поп невнятно бубнил, а певчие бабы отвратительно пищали, — но я не стал поддакивать и только неопределенно пожал плечами. Отвечая незнакомцам, нужно, с одной стороны, не обидеть человека пренебрежением, а с другой, не дать своей любезностью повода к продолжению беседы — я давно усвоил эту лукавую этику мегаполиса.
— А вы единоверец, да? — спросил он.
— Чей?
— Я не в том смысле, — Игорь усмехнулся.
Оказалось, что он принял меня за представителя узкого церковного течения — приверженцев старого обряда внутри Московского Патриархата — они же единоверцы, в значении единства дораскольной, «древлей», веры и пореформенной, «никонианской». Я и не знал, что старообрядцы стоят в храмах со скрещенными на груди руками, да и бороду я отращивал не по религиозным соображениям, а скорее от нелюбви к бритью.
Игорь немного просветил меня относительно единоверия и предложил сходить на службу по древнему чину. К тому времени мой неофитский пыл уже сменился тлением — в церкви мне становилось скучно, редкий и зыбкий молитвенный настрой, едва возникнув, исчезал, как спугнутая ящерица, от скороговорок псаломщика, визгов клироса, трезвона рингтонов, джинсовых задниц стоящих впереди «сестер» и броуновских движений «захожан» с охапками свечек. Собственно, обычная православная служба примерно из этого и состоит, просто раньше мне удавалось замечать здесь смиренное, самуоничижительное Божественное присутствие, а теперь я просто знал, что оно есть, но знания было мало для духовных переживаний. Поэтому меня заинтересовала экзотика древнего чина.