Обыкновенный русский роман (Енотов) - страница 81

Тут стоит сказать несколько слов о Путине — каким бы личностным содержанием ни обладала фигура правителя, в России она традиционно имеет особую важность, а в кризисные моменты ее значение просто фундаментально, если не абсолютно. Когда зимой 2011–2012, вскоре после смутоносной «Арабской весны», Москва зазудела протестными выступлениями креативного класса, офисного планктона и прочей мелкобуржуазной публики, я поддержал Путина как меньшее из двух зол, хотя был сторонником идеи «третьей силы». После избрания на новый срок Путин совершил определенный разворот в сторону народности и патриотизма, а в марте 2014-го, когда он присоединил Крым, заговорил о Русском мире и провозгласил лозунг «своих не бросаем», у него был шанс стать настоящим национальным лидером. Шанс был даже не потому, что появились к тому внешние предпосылки, а потому, что внутри самого Путина будто бы появилась воля свернуть с той кривой колеи, по которой пустили страну беловежские капитулянты, и приступить к возрождению Большой исторической России. Я убежден, что в этот момент все зависело только от воли Путина — все прежние схемы закоротили, все программы зависли, и внезапно нити судеб России, Европы, Цивилизации сосредоточились где-то в миокарде невысокого питерского кэгэбэшника — я это чувствовал, весь мир это чувствовал и Путин, вне всякого сомнения, тоже чувствовал. Но у него, увы, не хватило духа.

По Аристотелю, демократия — плохая форма правления, но все же лучшая из худших, поэтому она почти равноудалена как от наилучшей, монархии, так и от наихудшей, тирании. «Русская весна» вывела Путина из равновесия, но он не решился на прыжок в сторону монархии, а потому обрек себя на скатывание в тиранию. Впрочем, может, прав был граф де Местр и народ имеет то правительство, которое заслуживает? В конце концов, если я не поехал воевать за Новороссию — почему Путин должен был воевать?

Так или иначе, наступившая после «Русской весны» — вопреки чину священного календаря Истории — серая, сырая и невыносимо долгая осень до безобразия оголила тот факт, что собственно Россия и РФ — вещи взаимоисключающие. РФ появилась на обломках СССР, который, несомненно, имел и черты подлинной России, и черты, чуждые ей, — это давало «белым» патриотам надежду на то, что, очистившись от «красной заразы», РФ сможет впоследствии преобразиться в подобие старой России, а «интегральным» патриотам — на то, что РФ со временем воспримет лучшее из царского и советского периодов, породив в итоге новую версию все той же России. На самом же деле, РФ уничтожила все лучшее, что было в СССР, включая традиционно русские элементы, и довела до максимума все худшее, прибавив еще кое-что такое, что раньше не снилось русским и в кошмарных снах. Наша постсоветская история — это смута, затянувшаяся на десятилетия и уже обретшая некую внутреннюю структуру, хаосмос. Вообще, смута — явление очень русское, как и ее сестра опричнина, но в 90-ые случилось так, что одна фаза цикла, причем кризисная, экстремальная, стала претендовать на выражение всей его полноты, всей сути — это как если бы месячные у женщины длились постоянно. РФ — это и есть Россия вечных месячных — вздорная, депрессивная и неспособная к деторождению. Поэтому настоящие патриоты России — враги РФ, а патриоты РФ — злейшие враги России. Enten-Eller. Tertium non datur.