Пахх!!!
Пахх!!!
И револьвер выпал из его руки, а он сидел и улыбался, а потом повалился, всё ещё улыбаясь. Он был доволен, даже когда темнота со всех сторон подбиралась к нему. Во-первых: он всё-таки увидел как она запрыгивала в последний вагон, а во-вторых: он из семи выстрелов не промазал ни разу. Не зря его считали лучшим стрелком полка. Не зря!
Товарищ Аджания сконцентрировался и отключил боль, а потом мышцами плеча заблокировал сосуды в правой лапе, чтобы не терять жидкость. С лапой всё было кончено, кости там были переломаны в крошево и ему предстояло растить новую. Он поглядел в след уходящему поезду и запрыгнул на перрон, подошёл к телу конопатого остановился около него. Ему показалось, что этот ублюдок ещё жив и Шалва Семёнович направил на него ствол. Ох, как ему хотелось разрядить в эту падаль всю обойму, но из здания вокзала уже выскочил настоящий милиционер, дежурный по вокзалу. Да и десятки зевак вокруг смотрели на него. Товарищ Аджания спрятал оружие, и среди зевак увидал татарина. Ибрагим видел его взгляд и перепугался до смерти. Уж больно страшен был товарищ Аджания.
Ответственный товарищ сделал Ибрагиму знак: «Следуй за мной» и пошёл прочь, кинув пробегавшему мимо него милиционеру:
— Вон тот в костюме — шпион.
Они шли к машине, бывший секретарь товарища Толмачёва и бывший шофёр товарища Пильтуса. Один был полужив от страха, другой был сер от ярости.
Шалва Семёнович с удовольствием выпустил бы когти на левой лапе и содрал кожу с морды глупого шофёра. Но шофёр ни в чём не был виноват. Он-то как раз своё дело сделал — узнал бабу. Весь остальной ужас, который случился на перроне, был полной заслугой товарища Аджания. Он знал, что один КРОковец будет её охранять, правда он и предположить не мог, что этот рыжий человечишка окажется таким хитрым и сильным. От одной мысли, что конопатый смог послать его в нокдаун своей рыжей башкой Шалву Семёновича передёргивало. Это ведь не пуля, это тупая человеческая голова. Да все кто узнают — смеяться будут: человек смог ЕГО! Отправить в нокдаун. И не кувалдой, и не ломом, а своей тупой человеческой головой.
Шалва Семёнович толкнул Ибрагима так, что тот влетел в машину. Испуганно замер на диване рядом с шофёром. Ибрагим понял, что ничего ещё не закончилось, он с ужасом думал, что ему с секретарём товарища Толмачёва теперь придётся на автомобиле догонять поезд.
Но он горько ошибался, его жало ещё более страшное приключение.
— А что, Ибрагимка, — сказал товарищ Аджания со страшной ухмылкой, садясь на задний диван, — ты летать любишь?