Видя и чувствуя это, Арнольд решил его успокоить и дружески пошутил:
— Да будет тебе краснеть, как красна девица. Сидишь, стыдишься. Все знают, что ты боец Первой конной, и ты говори всем, что в твоих сапогах ещё Корнилов погиб. И сапоги это легендарные как товарищ Будённый.
Ракель Самуиловна засмеялась, а Свирид забухтел раздражённо:
— Дурень ты, сам бы ты лучше погиб, — бухтел он. — Сидит, смешит всех, балагур церковный.
— Свирид, — ласково пыталась успокоить оперуполномоченного товарищ Незабудка. — А кто такие балагуры церковные? У вас что, в церквях заведены специальные балагуры?
— А чего их заводить, они сами заводятся как клопы, вот вроде этого, — товарищ Тыжных кивнул на Арнольда, — поп стоит, бубнит что-нибудь про Бога, а такой вот умный хохмит, да девок, да баб смешит, да всё по-тихому. Да всё о похабном. Поп слово, а он два, поп запоёт, а он козлом заблеет, и народ хихикать начинает, а поп всё думает: чего они ржут и не над ним ли? Бывало, что до хохота в голос доходило, вся церква смеялась. А иерей изводится. Бегает сам среди людей, дьяконов гоняет озорника искать. А народ на них глядя закатывается со смеху. Пока им кто-нибудь не укажет на балагура. А уж как найдут такого балагура попы, то уж тут били беспощадно, и в шею его и по мордасам, и сапогом в дорогу ему поддавали, да так, что летел он из дверей вперёд своего визга. Так потом еще и в церкву таких по месяцу не пускали.
Ракель Самуиловна и Арнольд смеялись над рассказом Свирида, а тут и кофе принесли в больших не кофейных чашках, сливки в красивом молочнике, сахар затейливо колотый на блюдце, и горячие булки. Перед Свиридом поставили чашку, и он опять забурогозил, опять закипел:
— Это мне что ли? Мне? Нет, мне не надо. Убери, говорю. Я такое не пью, — бубнил молодой оперуполномоченный официанту и хмурился с ужасом думая о цене такого напитка. — Убирай, говорю.
Официант растерялся и смотрел то на Тыжных, то на Ракель Самуиловну. А та нахмурилась, наставила указательный палец на Свирида и сказала серьёзно:
— Не позорьте нас, товарищ Тыжных. Ведёте себя как пьяный махновец.
Тыжных покосился на красавицу и сразу замолчал, а когда официант ушел, сказал ей тихо:
— Я это нэпманское пойло пить не буду.
— Ну что ж, не пейте, выльют ваш кофе свиньям, жалко, что за него уже заплачено, — наивно говорила товарищ Незабудка.
— Чего свиньям-то. Может отнести его им обратно? — неуверенно предложил Тыжных. — Я его ещё не пил, пусть заберут.
— Пейте, — строго сказал Ракель Самуиловна, и налила ему в чашку сливок, и кинула туда кусок сахара. — Размешайте сахар.