— Может и лучше, да вот только сидеть я должен возле вас, — бурчал Свирид. — И дёготь это ваш пить, даже не зная почём его хлебаю.
— Успокойтесь, я вас угощаю, — сказал красавица.
— Да не надо меня угощать. Я вам не дармоед какой-нибудь, и вы мне не мамаша.
— Будь я на три, четыре года постарше, то и могла бы быть вашей маман, — примирительно говорила Ракель Самуиловна.
— Да никогда бы вы не смогли быть моей мамашей.
— Да, и почему же?
— Да потому, что моя мамаша трудовая крестьянка, всю жизнь не разгибалась, то в поле, то огороде, то в коровнике, — говорил Свирид, словно упрекал. — Четыре голода пережила и семь детей на ноги поставила. А вы…
Он замолчал.
— Ну? И что я?.. — Ракель Самуиловна в оду секунду вдруг стала бледна и холодна. — Ну, говорите, что я?.. Что вы замолчали, товарищ Свирид? Боитесь сказать?
— Да ничего я не боюсь.
— Ну, так договаривайте! Давайте! Так кто я?
— И договорю. Скажу кто вы! Если нужно будет, — обещал Свирид.
— Так давайте! Нужно! Говорите! Ну!
— Вы публичная женщина, вот вы кто! И это ещё полбеды.
— Да? — у товарища Незабудки раздувались ноздри. И кофе она уже не хотела. — А в тогда чём вся беда?
— А в том, что вы распутная женщина.
— Распутная? — едва сдерживалась красавица. — Ах, распутная.
— Да, распутная, — настаивал Тыжных.
— А вы прямо всё знаете, да?
— Да уж знаю о вас кое-что. Авось не дурак, товарища Маркса почитываю.
— Ах, почитываете? И что же пишет обо мне товарищ Маркс?
— А товарищ Маркс пишет, что пролетариат идёт горбатить на буржуя от нищеты, а женщины от нищеты и бесправия идут на панель. А вы, товарищ Катя, уж никак не от нищеты пошли в публичные женщины. Вы жизни сладкой ищите, и половых наслаждений.
— Половых наслаждений? — Ракель Самуиловна говорила это тихо, но только потому, что все силы её уходили на то, чтобы сдержаться и не вцепится ногтями в его наглую, конопатую морду. И самым обидным было то, что ей нечего было ему ответить. Она думала, думала. Потом несколько раз вздохнула глубоко и сказала почти спокойно. — А ну пошёл вон отсюда, моралист деревенский.
— Чего? — не расслышал Свирид.
— Пошёл вон, я сказала. Вон отсюда. — Говорила товарищ Незабудка, но так, чтобы не привлекать излишнего внимания. Почти шёпотом. Скорее даже шипела. И красными пятнами шла от бешенства.
Но усилия её были тщетны. Все, кто был в булочной, только делали вид, что пьют кофе, а не прислушиваются к их разговору.
— Вот чего вы шипите как кошка драная, я вам как партиец партийцу говорю, прямо и без утайки. А вы шипите как змея.
— Кошка драная? Змея? А ну пошёл в машину, — уже не шептала Ракель Самуиловна. И указывала на дверь пальцем. — Вон! Вон отсюда! Ждите меня в машине! Товарищ Тыжных!