Мелодия привела меня в просторный зал, который казался светлым пятом в этом темном царстве. Пол, стены и потолок имели светло-бежевый оттенок, но местами краска посерела и облупилась, создавая сетку кракелюра. В центре стоял белый рояль, покрытый слоем пыли и сухими лепестками роз. Последние покрывали и паркет, мешаясь с уличной пылью, занесенной сюда ветром. В этом зале имелось несколько больших открытых арок, ведущих на задний двор.
Звуки музыки стихли, и я, слушая гулкий стук своих шагов, медленно приблизилась к роялю. Странно, но, кроме меня, здесь никого не было. Кто же тогда играл?
Крышка инструмента была открыта, на пюпитре стояли пожелтевшие листы нот.
— «Ноктюрн забвения», — прочитала я название, тронув клавиши.
Те покорно отозвались, доказывая, что рояль прекрасно настроен, невзирая на запущенное состояние самого зала. Я не обладала выдающимися музыкальными способностями, но музыку любила как часть великого искусства. Льющаяся из души, она рождалась в соприкосновении клавиш и кончиков пальцев, говорила языком, в котором не требуются слова.
Произведение было мне известно. Помнится, один из занимающихся со мной учителей заставлял повторять его по тридцать раз на дню до тех пор, пока я не овладела им, приложив старание и всю силу своей скромной музыкальной одаренности.
Этот ноктюрн был написан одним из самых выдающихся композиторов прошлого столетия и воспевал тонкую красоту угасания. Считалось, что великий творец вдохновлялся красотой поздней осени во время пребывания в загородном имении, дарованном ему самим королем. Но также ходили слухи, что его непревзойденный талант был не чем иным, как проявлением магического дара, а на создание «Забвения» его вдохновляла сама смерть.
Как бы то ни было, музыка вышла действительно прекрасной: возвышенно-печальной и подталкивающей к размышлениям о вечном.
Не прекращая играть, я присела на стул и одновременно отметила, что пыли на клавишах нет. Получается, кто-то и впрямь недавно здесь побывал. Наверное, вышел на улицу через арку, поэтому мы и не встретились.
Увлекшись, я не сразу заметила, что стемнело. И дело было не только в сумерках, но и в неумолимо приближающихся тучах, что сгущались весь последний час. Сад и музыкальный зал погрузились в сонливую негу, приобретя полупрозрачные синие оттенки. Прохладный, пахнущий розами ветер зашуршал в нотных листах и сбросил их на пол в то время, как отзвучал последний аккорд.
Вынырнув из мира музыки, я подняла ноты, поставила их на место и поднялась, собираясь уходить, как вдруг в висках застучало. Неприятные ощущения, преследующие меня до этого, усилились стократ, мешая нормально дышать. Пошатнувшись, я оперлась рукой на рояль и различила уже знакомое приглушенное шипение, идущее с верхних этажей. На этот раз оно становилось все отчетливее и вскоре уже окружало меня со всех сторон. С виду все оставалось по-прежнему, но я явственно ощущала чье-то приближение. Темное и неотвратимое.