Случайно столкнувшись с ним, Дэмонра в меру вежливо поклонилась, но разговора поддерживать не стала, отделавшись каким-то поверхностным замечанием и отговорившись множеством дел. Дел у нее, разумеется, не было и быть не могло, но тот сделал вид, что верит.
Сослуживцев своих нордэна нашла на квартире, выделенной ей и Зондэр. Гребер дежурил у дверей и, судя по тому, как старательно он выговаривал слова и отводил глаза, времени денщик даром не терял.
— К вам заходили, бар-рышня, — сообщил он сапогам нордэны.
— Хоть на людях называй меня «ваше благородие», — поморщилась тридцатидвухлетняя «барышня» с шашкой у пояса.
— Дык люди — внутри сидят, а тут, того, свиньи бродят, бар-рышня, — не растерялся Гребер.
— Лисы, Гребер, лисы, а не свиньи. Свиньями они будут через час-другой, когда начнется кормежка, — пробормотала нордэна, заходя. Ее мать, наверное, за такой комментарий съездила бы Греберу по зубам, но Дэмонра никак не могла одернуть человека за то же самое, что сама думала, только потому, что она дворянская дочь, а он — крестьянский сын. И дело здесь было не в благородстве натуры и уж, конечно, не в либерализме — Дэмонра была бесконечно далека от политики и скорее считала себя консерватором, если консерватор — это такой человек, который видит вокруг очень много грязи, но тяги ее убирать не имеет. Просто Гребер, чей бы сын он ни был и сколько рэдской самогонки он бы ни выпил, был прав, а воевать против правды было делом заведомо провальным.
В комнате было сумеречно, накурено и, как ни странно, уютно. Уют создали лампа под зеленым абажуром, большущий, пышущий жаром самовар и раскормленная хозяйская кошка, временно уступленная дорогим гостям вместе с помещением. Кошка проявила хороший вкус и вальяжно развалилась на коленях у Эрвина. Лейтенант рассеянно поглаживал полосатую красавицу, издававшую утробное урчание. Маэрлинг, разместившийся в кресле напротив, пытался сманить даму к себе, суля ей кусок ветчины, но дама так дешево не продавалась, о чем сообщала презрительным зеленым взглядом. Зондэр, Магда и Кейси устроились вокруг небольшого круглого столика, застеленного скатертью с кистями, и вели между собой неспешный разговор.
Магда совершенно серьезно выпытывала у окружающих, успеет ли она до вечера обратиться хоть в какую-нибудь религию и удрать на благодарственный молебен по случаю победы, причем так, чтобы вытаскивать ее оттуда было недипломатично, неполиткорректно и вообще затруднительно. Слов «политкорректно» и «дипломатично» в словаре Магды не было, поэтому она выражалась проще и доступнее «и чтоб… меня оттуда достали». Мотивация ее была предельно проста: в церкви, конечно, пахнет какой-то приторной штукой, шумят и мешают спать всякие священники, но даже там будут пороть меньшую чушь. Кейси предлагала варианты. Зондэр молча рылась в добытом у санитарок медицинском справочнике, периодически аккуратно выписывая оттуда названия редких болезней и их характерные симптомы. Она, похоже, еще верила в возможность «заболеть». Маэрлинг пошел дальше и уговаривал Эрвина устроить ему какой-нибудь легкий перелом. Эрвин в ответ уныло сообщал, что в военное время каждый офицер находится в распоряжении Каллад, то есть является фактически государственным имуществом. А за порчу государственного имущества полагались такие штрафы, что он, будучи лейтенантом, за три года столько не заработал бы. Сердобольная Магда, услышав это, предложила Витольду свои услуги, мол, пусть хоть кому-то будет хорошо. Маэрлинг в кои-то веки применил голову по прямому назначению и чрезвычайно любезно отказался, выразив готовность страдать со всеми вместе. Возможно, это было вызвано порядочностью виконта, а может у него все еще были свежи воспоминания о том, что такое «удар правой» в исполнении Магды.