"Дай мне точку опоры, и я переверну землю", – говорил Архимед из Сиракуз, разгадавший головоломку ‹определения› положения центра тяжести различных фигур и тел. Грегори Корсо тоже полон яростного желания перевернуть землю, но по совершенно иной причине – он все больше и больше теряет точку опоры в жизни. Алкоголь, а затем наркотики подорвали его организм, подкосили его кошачью живучесть. Помню, несколько лет назад мы катались с ним по ночному нью-йоркскому сабвею – аж от самого Бэттери-парка до Бронкса, – и Грегори читал свои стихи, прогуливаясь на руках по трясущемуся вагону, приводя в ужас запоздалых пассажиров. Полы его рубахи, выбившейся из-под брюк, подметали мусор, накопившийся за день в подземке. Грегори чертыхался. Пыль забивалась ему в глаза, нос, рот, мешала читать.
– Грег, сними рубашку, – сказал я.
Корсо мой совет понравился. Он оголился по пояс, швырнув грязную рубаху на сиденье. Дамочка средних лет в очках с разлетистой оправой и цепочкой-страховкой отскочила в сторону как ужаленная. Смуглое тело Грегори было вышито рубцами и шрамами, как косоворотка, вышитая крестиками. Недаром его называют американским Франсуа Вийоном. Правда, Грег никого не убивал на дуэли, но по воровским притонам и тюрьмам проваландался не один год.
У нечестивца Франсуа был всего один приемный отец – капеллан Гийом де Вийон. У Грегори их было целых четыре. Его родители, несостоявшиеся Ромео и Джульетта – когда Грег появился на свет, отцу было семнадцать лет, а матери шестнадцать, – жили в Гринич-Виллидже на Бликкер-стрит, где сходятся районы итальянской бедноты и артистической богемы. Родители Грега были из числа первых. Мать бросила годовалого малыша и, не найдя работы, вернулась – в Италию. Отец канул в безвестность. Детство Грега прошло в приютах, отрочество – в исправительных колониях для несовершеннолетних, юность – в тюрьмах. Впрочем, хронология эта не совсем точная. Двенадцатилетнего мальчика не назовешь юношей, а Грегу было всего двенадцать лет, когда его заперли в знаменитую нью-йоркскую тюрьму "Тумбз", то есть "Могилы" (Грег украл транзисторный радиоприемник). Название тюрьмы вполне исчерпывающе говорило само за себя. Через некоторое время выходец из "Могил" попал в "Белвью". Это не фешенебельный отель на берегу Женевского озера, в котором обычно останавливаются высокопоставленные дипломаты и туристы-толстосумы, а его тезка – крупнейший дом для умалишенных в Нью-Йорке, место пострашнее любой "Могилы".
Наконец врачи установили, что с башкой у Грега все в порядке, если не принимать всерьез теорию Ламброзо о врожденной преступности и пресловутых "стигматах". Грега выставили из "Белвью" на улицу. Было ему тогда тринадцать лет. Оглядевшись, он примкнул к шайке ирландцев, шуровавших в районе сотых стрит и Лексингтон-авеню. Затем переметнулся в компанию вундеркиндов-мафиози несколько пониже к Ист-Ривер, в кварталы тех же сотых стрит и Третьей авеню. Как-то шатаясь по кабакам Сорок второй улицы, втиснутым между большими, но дешевыми кинотеатрами, Грег познакомился с двумя уголовниками, бежавшими из Техаса. "Это были крупные птицы, и дело, в которое они меня втянули, тоже было крупным", – вспоминал Корсо. Крупное дело – вооруженное ограбление – провалилось. Птицы угодили в клетку, птенец тоже.
