В результате я оказался без обещанного мне компетентного и научного предисловия. Мне было неприятно и трудно отказывать Лосеву в публикации, о которой я сам его просил. Но, как говорится, «Платон мне друг, но истина дороже». Я мог бы сам написать такое предисловие, но тогда оказалось бы, что я «подсидел» Лосева и снял его статью, чтобы написать свою. Я ограничился кратким редакторским предисловием к книге.
Я считаю, что, не опубликовав эту статью Лосева, написанную к моей антологии по Ренессансу, спас его от критики. Она оказалась крайне слабой, была лишена всякой логики, научного аппарата, какой-либо связной концепции. Казалось, что эту статью написал не Лосев, а кто-либо другой. Если бы она была опубликована, ее критиками оказались не только Гращенков, но все историки и теоретики Возрождения. Та критика, которую вызвала в научных кругах его книга «Эстетика Ренессанса», была достаточна, и не хотелось подвергать пожилого человека дальнейшей экзекуции. Я вынужден был вернуть Лосеву его статью, высказав откровенно мои к ней претензии. Но Алексей Федорович критики уже не принимал. Он обиделся и с этого момента порвал со мной дружеские отношения. Из категории близких друзей я перешел в личные враги. Впрочем, так было и с Марком Туровским, талантливым философом, в чем-то не согласившимся с Лосевым. Так кончилась наша дружба. Я полагаю, что Лосев уже не нуждался во мне. Запрет на его работы был снят, популярность его книг росла, и добровольные помощники ему были не нужны.
Сегодня меня часто связывают с Лосевым, называют его учеником. На самом деле это не так. Моим учителем был В. Ф. Асмус, у которого я учился в университете. Сбылись его предсказания, о которых Валентин Федорович говорил мне, когда мы ехали с ним в такси из Переделкино в редакцию Философской энциклопедии, где обсуждались выдвинутые на конкурс статьи на тему «Диалектическая логика», в том числе и статья Лосева. Статьи на конкурсе были под псевдонимом. Асмус сказал: «Я знаю, кто автор статьи. Я очень уважаю Алексея Федоровича и буду голосовать за него. Но должен сказать, что если бы Лосев вдруг стал папой римским, то все мы превратились бы в еретиков». Я был озадачен этой фразой моего учителя. Теперь я хорошо понимаю ее правомерность.
Правда, с А. Ф. Лосевым у меня есть много общего. Это интерес к неоплатонизму, хотя не к античному, как у Лосева, а к ренессансному. Ведь я впервые издал труды самого крупного теоретика неоплатонизма, главы знаменитой Академии Платона во Флоренции Марсилио Фичино. И, конечно же, общим был интерес к категориям, благодаря чему мы и написали с ним книгу «История эстетических категорий». Это единственная книга, которую Лосев написал в соавторстве. Но мне было далеко до его идеалистических построений. Школа, из которой я вышел, была сугубо материалистической, хотя в ней было много места для идеального. Если верить известным рассказам, Лосев был единственным идеалистом в стране. Однажды Сталин, спросив, сколько у нас идеалистов в стране, и узнав, что только один, приказал Лосева не трогать. Не знаю, правда это или вымысел. Во всяком случае, об этой истории повествует в своей книге о Лосеве А. А. Тахо-Годи.