– При всем, – ответила я. У меня бешено стучало сердце, а ладони вспотели. Я глубоко вдохнула, затем медленно выдохнула. – Помнишь тот день, когда я сказала, что она у меня в комнате и ей надо с тобой поговорить? А когда мы туда зашли, ее уже не было?
– Помню.
– Так вот, на самом деле она там была. Она спряталась в шкафу. И слышала все, что мы сказали.
Папа окончательно растерялся.
– С того дня прошло несколько месяцев. Ты так и не объяснила, о чем она хотела поговорить. А что мы сказали?
Я заломила руки и посмотрела в глубину сада.
– Я начала тебе объяснять, что дело в парне, а ты меня перебил и заявил, что Эмори сильно изменилась и мне, возможно, не следует больше с ней дружить.
– И она это услышала? – Папа поморщился: видимо, вспомнил, что произнес именно такие слова, но теперь понял, как неприятно они звучат. – Ты же знаешь, что я не это имел в виду.
Я кивнула. Да, я все понимала. Но это не имело значения. Важно другое.
Не это было важно.
– Она рассердилась не из-за тебя. – Я вспомнила, как мы сидели на краешке кровати и обсуждали Эмори, не подозревая о том, что она совсем рядом, за тонкими дверцами шкафа, и мне стало тошно. – Я с тобой согласилась. Не заступилась за нее. А потом ты ушел, и она выбралась из шкафа, и я сделала только хуже. Заявила, что ты, вероятно, прав, и нам с ней не стоит больше общаться.
Папа медленно кивнул, словно мысленно составляя кусочки мозаики и собирая цельную картину нашей ссоры, которая все объясняла.
Но о худшем он еще не знал.
А худшее было на порядок хуже.
Я расправила плечи, морально подготавливая себя к следующей части монолога.
– Папа, – произнесла я.
И умолкла. Сердце яростно стучало в груди, ноги тряслись, подбородок дрожал – а я ведь еще даже не начала!
– Что?
«Не робей!» – приказала я себе.
– Она пришла к нам домой не потому, что ее обидел парень. Ну, то есть… вроде как поэтому, но… – Я запиналась и никак не могла произнести имени. – Это был не просто какой-то парень…
Папа озадаченно сощурился. До этого его явно мало волновали подробности случившегося с Эмори, но теперь он слушал очень внимательно.
– Это был Дэвид. – Я выплюнула имя, словно оно было ядовитым. А потом зажмурилась, тщетно стараясь не представлять себе то, через что пришлось пройти Эмори. – Он… Он ее зажал… И не отпускал. – Слезы текли у меня по щекам, дыхание сбилось. – Она вырвалась и убежала от него. И прибежала… сюда. – На последнем слове у меня дрогнул голос, но я ощутила громадное облегчение от того, что наконец все рассказала.
Я заплакала еще горше. Я ожидала, что папа поддержит меня и погладит по спине, но, посмотрев на него, я обнаружила, что он сидит неподвижно, с открытым ртом, широко распахнув глаза, и прижимает пальцы к вискам. Потом он встал и спустился с крыльца на лужайку, будто ему нужно было отстраниться от меня и от только что услышанного. Он остановился у забора под деревом, глядя в землю под ногами.