— Песню везут! — вдруг произнес кто-то, и понеслось из уст в уста:
— Везут песню!
«Везут песню» — что же тут удивительного! Так уж повелось у осетинского народа. Лучших сынов, погибших в боях и сражениях, тех, кто проявил отвагу и мужество, славят героической песней, в ней увековечивают достойную память о них. Не ученые композиторы, а народные сказители — зарагганджита — сочиняют их. Живет в народе песня о простом горце Чермене, погиб он в неравной схватке с алдарами, защищая право пахарей на землю. Поют эту песню больше века, но так и кажется, что сложили вчера. Поют ее в дни радости и печали, поют, чтобы воодушевить себя на подвиг и преодолеть трудности. Милы сердцу осетинскому и Тохы зараг — песни борьбы, хетагуровский «Додой», песни об Исаке и об Антоне — гимны народные о борьбе за свободу и достоинство человека. В какой только сакле их не пели…
А ведь было время, когда их тоже «везли» вот так же, как сегодня. Из аула в аул, из одного ущелья в другое, предлагали новые слова и куплеты, пели на нихасе, разучивали, а потом, когда песня принималась народом, устраивали пир и говорили: «Новая песня родилась!» И та сакля, дом тот и аул, где впервые завязалась песня, считались счастливыми.
Высоким голосом подхватил песню другой певец:
Черные тропы обледенели,
Градом нас било, пургою мело…
Небо померкло, но вышли мы к цели —
Нам Ленин оставил свое тепло…
И сразу, вслед за ним, третий мужчина, который держал в руках вожжи, звонко повел мелодию:
Вечером солнце за землю уходит,
Осенью в поле чернее трава.
Все изменяется, все проходит,
Но память о Ленине будет жива…
— Песня о Ленине! Фатаг Ленин![7] — пронеслось от сердца к сердцу, от человека к человеку.
Радовались и восхищались люди и завистью проникались, что не в нашем селе песню сложили. Не знали еще люди, что родилась она в далеком Куртатинском ущелье. А как рождалась, об этом узнали позже, от самих куртатинцев.
С того дня, когда в их ущелье всем миром поставили, может быть, первый в стране, пусть не очень казистый, но все-таки памятник Ленину, горцы-куртатинцы начали думать о песне. И казалось, сложнее не выдавалось им дела. Да так оно и было. В песню эту им хотелось вложить столько добрых и высоких чувств, которым не было предела. Какие светлые слова могли выразить их и объять необъятное? Какой подобрать мотив, чтобы был он под стать чувствам? И в силах ли обыкновенные горцы найти мелодию, которая запомнилась бы и взволновала? На свете песен сложено вдоволь. Но эта не должна быть похожа на другие — хотелось проще и величавее. И старался каждый. Пастухи в горах прислушивались к ветру и бьющему из-под скалы горному ручью, ловили шум и плески водопадов, грохот и шорох камнепадов. Пахарь перебирал в уме напевы, вслушивался в пение птиц, в шелест шумных речек и мельничных жерновов, в звуки горного эха… И каждый втайне напевал про себя, подбирая слова.