Тут же, на железнодорожной насыпи, Иван Золотухин почувствовал обжигающую боль в ноге, но в горячке боя не стал задерживаться. Отстреливаясь, Золотухин не отстал от своих, углубился в чащу, и вся группа направилась в другой район, в Породовщину, подальше от неприятельского глаза.
На рассвете они оторвались от противника и решили отдохнуть, надо было выставить дневального. Вот тут-то и выяснилось ЧП.
Хатагов окинул взглядом свою пятерку и, встревоженный, подошел к Ивану Золотухину:
— Что с тобой, Ваня? На тифозного стал похож…
— Не тиф, товарищ командир, — отвечал Золотухин, — ранен я.
Хатагов приложил руку к его лбу:
— Жар, дорогой мой, и не маленький. Куда ранен?
— Кажется, ногу зацепило, товарищ командир.
— Давай-ка посмотрим.
Золотухин лег на землю, а Хатагов склонился над его ногой. Остальные стояли полукругом и ждали результатов осмотра. Когда же Хатагов вынул охотничий нож и стал разрезать штанину, все поняли, что дело не шуточное.
— Что же ты раньше не сказал?
— Раньше бежал за вами, товарищ командир, некогда было, — отвечал тот. — Да, признаться, думал, что обойдется.
— Обойдется, обойдется, — повторил Хатагов. — Вот дам тебе пять суток строгого ареста за то, что скрыл ранение, тогда узнаешь.
— Если выживу — отсижу, — пытался отшутиться Золотухин, не приняв слов командира всерьез. — Ох-ох, легче, здесь болит, даже в голову отдает.
Зоотехник с высшим образованием, Хатагов видел, что без врача-хирурга не обойтись. В мякоти правой ноги Золотухина, сантиметров пятнадцать ниже колена, виднелась продолговатая ранка. Она была не большая, но вокруг отверстия, куда вошла пуля, возникло сильное покраснение, и похоже было, что начинается загноение.
— У кого есть вода в фляге? — спросил Хатагов.
— У меня вот пузырек с самогоном, — ответил один из партизан.
— Имеется, товарищ командир, клочок парашютного шелка, — сказал другой партизан, — возьмите, здесь хватит. — И партизан протянул командиру тряпицу.
— Может, йод у кого есть?
— Чего нет, того нет.
— Хорошо, — сказал Хатагов, — сорвите несколько листков подорожника и дайте мне. А ты потерпи, — обратился он к Золотухину, — сейчас промоем ранку, приложим подорожник и, может, вылечим.
Корчась от боли, Иван Золотухин молча перенес перевязку, даже улыбнулся и сказал, что ему стало легче.
— Теперь тебе надо лежать. Твое счастье, что кость цела.
Не только Иван Золотухин, но и все партизаны, наблюдавшие за движениями Хатагова во время осмотра раны и перевязки, уверовали во врачебный талант своего командира.
Наступали сумерки. Хатагов с партизанами начал собираться на ночную диверсию. Раненого оставляли одного. Золотухин попросил разрешения встать, но Хатагов категорически запретил ему.