Хатагов склонил голову и по осетинскому обычаю пролил из стакана на хлеб несколько капель, а потом поднес стакан к губам. Все выпили молча в память погибших друзей.
— Прошу вас сесть, друзья! — проговорил Хатагов. Он дал возможность каждому собраться с мыслями, подумать о чем-то дорогом и близком.
— Теперь, друзья, я хотел бы, — продолжал тамада, — предоставить слово нашему храброму бойцу, славному партизану-разведчику Дмитрию Федоровичу Чупрису.
Чуприс быстро, по-военному встал, поднял свой стакан и сказал:
— Теперь, товарищи, выпьем за здоровье новых Героев Советского Союза!
Сидевшие за столом переглянулись. «Кого он имеет в виду?» — подумал каждый. Федоров понял, что к его тосту требуется дополнение, и добавил:
— Указа еще нет, товарищи, но я уверен, что он будет. Родина оценит отважный поступок тех, кто свершил приговор белорусского народа над фон Кубе.
— Где бы ни находились герои в эту минуту, — пробасил тамада, — пожелаем им доброго здоровья и кавказского долголетия. Слава героям!
Все снова встали и дружно провозгласили:
— Слава! Слава! Слава!
Осипова и Мазаник слегка зарумянились то ли от выпитого, то ли от сказанного командиром.
Когда тамада предложил снова «наполнить бокалы», послышался шум шагов и в блиндаж вошел Петр Трошков.
Запыленный, опоясанный пулеметной лентой, обвешанный гранатами, он с недоумением окинул усталым взглядом собравшихся, а потом, увидев Федорова, подошел к нему и четко проговорил:
— Товарищ командир! Разрешите доложить: задание выполнено.
Федоров встал и пожал ему руку. А Трошков продолжал:
— Сообщаю новость — фон Кубе убит!
— Дорогой мой, — подошел к нему Хатагов и поднес до краев налитый стакан, — это тебе штрафной за опоздание, а новость мы уже знаем.
— Дядя Ваня, — отозвался Плешков, — ты его хоть за стол усади. Погляди — он еле на ногах стоит.
Трошков выпил, закусил, потом отошел от стола, отстегнул пулеметную ленту, снял пояс с гранатами, шапку, расстегнул ворот рубахи и сел рядом с Иваном Плешковым. Тот в двух словах рассказал ему, по какому случаю сегодня пирушка.
А тамада продолжал вести застолье. Потом кто-то предложил тихонько спеть, все поддержали предложение, и в блиндаже зазвучали песни. Пели и про Стеньку Разина, и про ямщика, и партизанские. Забрела как-то в их края замечательная песня брянских партизан, написанная на волнующие слова поэта Анатолия Софронова композитором Кацем «Шумел сурово Брянский лес». Песню эту они пели до самозабвения. Но мастер на все руки Иван Плешков «приспособил» ее, так сказать, к местным условиям. Уж очень хотелось димовцам иметь «свою» песню. И пели ее проникновенно, до слез. Вот и сейчас Трошков затянул, Иван подхватил, а потом хотя и вполголоса, но дружным хором зазвучало: