Его подтащили к двери и… выкинули вон, прямо под ноги прихожан. Потом закрыли дверь.
В церкви воцарилась тишина. С улицы донесся голос Папаши:
— Аллилу-й-я! Аллилу-й-я!
Мисс Уотсон зашептала сидящему рядом благообразному человеку:
— Вот видите, господин судья. А вы еще говорили, что нельзя разлучать ребенка с родителями…
Судья мягко ответил:
— Всякий человек, даже так низко павший, достоин сочувствия. И не презирать его надо, а протянуть руку помощи. И я докажу это.
Пастор между тем продолжал:
— Хлынули воды очищения. Врата райские открылись перед вами. Войдите в них и успокойтесь.
— Аминь! — откликнулись прихожане.
В гостиной судьи, залитой солнцем, вокруг изящного чайного столика в креслах, обитых шелком, сидели: судья, его отец, восьмидесятилетний старик, жена судьи, полная миловидная блондинка, шестилетний сын в бархатном костюмчике, двенадцатилетняя дочка и Папаша.
Папашу было не узнать: он был подстрижен, тщательно выбрит, одет во все новое и совершенно трезв.
Дочь судьи в белом платьице торжественно декламировала:
Алабама, тебе шлю любовь и привет,
О долинах твоих я тоскую,
Пусть остынут навеки и сердце и «тет»,
Если только тебя разлюблю я…
Девочка закончила стихи, сделала реверанс и села на свое место.
Жена судьи сказала Папаше:
— Это она сама сочинила.
Папаша горестно покачал головой.
— «Тет» — это по-французски голова, — пояснила жена судьи.
Папаша заплакал.
— Что с вами, друг мой! — изумился судья.
— Никто до сих пор не понимал, что я за человек! А вы не отнеслись ко мне с презрением. Приняли как родного — запричитал Папаша.
— Это святые слова, — сказала жена судьи.
Отец судьи заволновался:
— Что происходит?
Он был глуховат, и поэтому сын прокричал ему прямо в ухо:
— Он плачет!
Папаша с пафосом продолжал:
— Посмотрите на эту руку, дамы и господа. Возьмите ее и пожмите! Эта рука была прежде копытом грязной свиньи, но теперь другое дело. Теперь это рука человека, который начинает новую жизнь и уж лучше умрет — за старое никогда не возьмется. Помните мои слова! Не забывайте, что я их сказал. Пожмите ее, не бойтесь.
— Я вам верю, друг мой, — сказал судья, а его жена добавила:
— Это святая минута!
И все один за другим пожали Папаше руку и прослезились.
— Что происходит? — снова заволновался глухой старик.
— Это святая минута! — опять прокричал ему в ухо сын.
А ночью Папаше вдруг до смерти захотелось выпить. Он слез со своей широкой кровати, взял под мышку свой новый костюм и, как был, в исподнем, вылез в окно.
Судья, его жена, его дети возле калитки в траурном молчании…
Прохожие тоже остановились.