Потом, положив руку на плечо Бенжамена, он тихо добавил:
— Подготовьте Левана… А ребенок будет жить… — еще раз повторил он и, попрощавшись с Бенжамецом, ушел.
Из соседней комнаты доносился крик новорожденного.
Наступила осень. Был ясный ветреный день. Сандро, Петре и старик провизор катили к заранее приготовленной яме чури — огромный глиняный кувшин для вина, литров на триста. Руководила ими тетя Домна.
Под навесом веранды Като, напевая, укачивала в люльке ребенка.
— Дядя Бенжамен! — окликнула она Бенжамена и подбежала к нему. — Давно хочу отдать, только все время забываю. Нате! Он тогда так лекарство дал. — Като протянула Бенжамену пробочник.
На лужайке перед домом в кресле лежал заботливо укрытый буркой Леван.
Это был совершенно дряхлый старик.
Ветер гнал по земле пыль и сухие ветки…
— Добрый день, Леван.
Леван безучастно посмотрел на Бенжамена и горестно покачал головой.
Бенжамен перевернул саквояж и, поеживаясь, сел на него.
— Леван, вы самый непослушный пациент в моей недолгой практике. Совсем не выполняете указаний своего врача.
— Зачем Господу Богу надо было трудиться, насылая на нас болезни, если нашлись бы люди, умеющие исцелять их… — Старик смотрел потухшим взором на курящиеся черепичные крыши деревенских домов.
Помолчали.
— Скажи, коллега, когда я умру? — спросил Леван.
— Не думайте о смерти, Леван.
— Путник должен знать время, когда он отправляется в путь, чтобы успеть уложить свои вещи. Когда я умру?
Бенжамен вгляделся в тусклые, бесцветные зрачки, прощупал пульс.
— Я думаю, недолго вы проживете, — сказал он. — В вашем распоряжении дней пять.
— Прекрасный диагноз, — сказал Леван с восторгом и тихой гордостью. — Да… А воскресенье в моем распоряжении?
— Да.
— Тогда окажи мне еще одну услугу, пригласи в воскресенье ко мне на обед друзей…
Бенжамен кивнул.
— И еще… я хочу, чтобы похоронили меня в этом месте… — Он показал себе под ноги. — А чтобы ты чаще приходил сюда навещать старого друга, я оставлю тебе усадьбу и дом.
В просторной гостиной Левана собрались за столом почти все герои этой истории, за исключением недостойных и, разумеется, женщин.
Гости сидели чинно и молча, с уважением поглядывая на пустующее во главе стола кресло Левана.
Леван стоял перед зеркалом. Сорочка, жилет, смокинг — все бесформенно висело на его высохшем теле.
Старик вдел в манжеты массивные запонки, закрутил кончики усов и ладонями разгладил мохнатые брови.
Потом он вынул из вазочки розу, хотел сломать стебель, но пальцы не слушались. Тогда Леван, перекусив стебелек, вставил розу в петлицу, последний раз посмотрелся в зеркало и распахнул дверь в гостиную.