Кэлворт с серьезным видом двинулся по коридору в конец галереи. Он заметил темное облачко, пробежавшее по лицу Рода, и подумал, что задел какую-то скрытую струнку… Может быть, Род сам боялся Плейера? Нет, конечно, не открыто, но где-то в глубине души…
Ему вдруг стало ясно, что не Род, не Бостон, именно Плейер — главная фигура в их компании. Возможно, это влияние было результатом его зловещего, садистского характера, решительных, бескомпромиссных поступков, склонности к убийству. Все это держало двух первых в руках этого бандита и убийцы. Они были его нанимателями и одновременно заложниками.
* * *
Люси сидела на обитом плюшем стуле в большом зале, внимательно слушая Фрэнка Лазаруса, который объяснял ей смысл одной из своих картин. Внимание его равномерно распределялось между девушкой и полотном.
Когда Кэлворт вошел, рука художника остановилась, и он застыл, как бы пораженный мгновенным параличом.
— Продолжайте, Лазарус, — сказал Кэлворт. — Не обращайте на меня внимания.
Он подсел к Люси.
Лазарус взглянул на него своими совиными глазами.
— Вы же ничего не поймете из того, что я говорил.
Лазарус отошел от картины, и Кэлворт увидел, что на ней изображен желчный пузырь, насаженный на частокол изгороди. Работа была выполнена гуашью и называлась: "Минотавр в межсезонье".
Не обращая внимания на склонившегося над своей мазней Лазаруса, Кэлворт тихо спросил:
— Отец нашелся?
Она отрицательно покачала головой.
— Перестаньте шептаться, — сказал Лазарус. — Я продолжаю. Как я уже говорил, если вы, подобно мне, видите отсутствие воздуха, непрозрачность на полотне — это не импрессионизм, а чистейшей воды метафизика. Но вы не слушаете!
Люси посмотрела на него.
— Я слушаю, Фрэнк.
— Внутреннее, непередаваемое значение живописи присуще восприятию каждого художника сугубо индивидуально.
— Вы пробовали звонить в госпиталь? — спросил Кэлворт.
Она продолжала смотреть на Лазаруса.
— Да, но в палате Гастингса нет телефона, хотя они и обещали передать ему о моем звонке, как только немного поубавится дел. Они еще не звонили.
— Вы опять не слушаете, — как ребенок, заканючил капризно Лазарус.
— Извините, не слушаем, — сказал Кэлворт. — Люди, ему кто-нибудь звонил вчера вечером или сегодня утром?
* Она покачала головой.
— Не знаю, во всяком случае, не сегодня утром. Кэлворт дотронулся до руки девушки, лежавшей на стуле, и сжал ее. Ее пальцы вернули пожатие быстрым, нервным движением. — художник — тонкий, чувствительный сосуд, — продолжал Лазарус. — Я знаю это, потому что сам художник. Поймите это, и вам не нужны будут