— Том! Назад!
Плейер остановился, но не обернулся. Род быстро подошел к нему, и Кэлворт услышал, как он настойчиво прошептал:
— Том, только нс здесь.
Кэлворт медленно прошел мимо них под перекрестным огнем двух пар враждебных глаз, чувствуя нарастающую ненависть к себе в их лицах и позах. Он снял свою шляпу и пальто с вешалки и медленно надел их. Прямо взглянув в сине-голубые глаза Плейера, он мрачно произнес:
— Мы еще встретимся с тобой, плешивый ублюдок.
Плейер неожиданно со спокойно-холодной интонацией произнес в ответ:
— И это будет твоя последняя встреча с людьми на этом свете, парень.
Когда Кэлворт вошел в палату в сопровождении доктора Вильямса, оказавшегося рыжеволосым молодым врачом, Гастингс попытался сесть.
Голова и лоб у него были забинтованы. Большой синяк прямоугольной формы наискось пересекал щеку, как клеймо. Нос потерял форму и раздулся, па одной из ноздрей запекся маленький комочек крови.
— Лучше не вставайте, дружище, — проговорил доктор Вильямс.
Выражая повиновение, Гастингс, который пытался поднять голову и плечи на несколько дюймов, откинулся на подушку, тяжело дышл от напряжения.
— Все тело его в ссадинах и выше пояса покрыто синяками и ушибами, — сказал доктор Вильямс Кэлворту. — Он как будто покрыт сплошной татуировкой.
Гастингс слабо шевельнул губами:
— Спасибо, что пришли, Кэлворт.
— Конечно, конечно, только не волнуйтесь, — скапал Кэлворт. — Насколько серьезны у него повреждения? — обратился он к доктору.
— Ощущения очень болезненны, но серьезных повреждений нет. Возможно небольшое сотрясение мозга, но и это под сомнением. Ему сделали только что рентген, н снимки в настоящий момент как раз обрабатываются… Я думаю, что все в порядке, если нс считать синяков и небольшой контузии. Был сильный шок, но эго уже позади. Нам удалось вывести его из этого состояния.
Гастингс поднял глаза и прошептал:
— Садитесь, прошу вас, Кэлворт.
— Я вас оставлю, — сказал доктор Вильямс. — Но прошу вас долго нс задерживаться.
Он вышел и прикрыл за собой дверь.
— Спасибо, что пришли, — повторил Гастингс.
Глаза его напоминали насмерть раненное животное.
Бледные губы Гастингса шевельнулись:
— Я должен был с кем-нибудь поговорить. С матерью я не могу, я вам уже говорил. Она инвалид.
Он облизал языком пересохшие губы и продолжал:
— Нужно, чтобы кто-нибудь в байке позвонил ей и сказал, что я на несколько дней неожиданно покинул город… Я понимаю, что не имею морального права рассчитывать на вашу помощь после того, как вовлек вас б этот круговорот. — Голос его стал умоляющим. — Но мне не к кому обратиться, и… может быть, вам покажется это смешным, но мне хотелось бы напомнить вам о нашем студенческом братстве.