Несколько выстрелов прогремели со стороны монастыря, я обернулся на звук, вспомнил человека с монастырского двора.
— Это не настоящие, — сказал я собеседнику своему, — редкое здешнее прислышание со времен расстрела каждого десятого красноармейца по приказу Троцкого.
Но за те мгновения, когда отвернулся я на звук несуществующей пальбы, мой собеседник исчез, пропал, беззвучно бежал, словно его и не было.
Я пытался разглядеть, учуять движение в ночи, расслышать звук шагов, — тщетно. Лунный пейзаж, тени сиреневых кустов, сонное царство, больше ничего.
Случалось, вечерами жгли костры. Почему-то у советских людей была особая тяга к кострам, особый синдром огнепоклонников. Играли в дикарей, идущих цепочкой туристов (туризм с рюкзаками, палатками и костром, реже с байдарками, был распространен особо), в бывалых людей, в Дерсу Узала, в цыган, мой костер в тумане светит, взвейтесь кострами, синие ночи. Взвивались. Летящий над страной воздухоплаватель на воздушном шаре мог бы принять эти хаотические точки костровых огней за некие пригласительные посадочные сигналы для летающих тарелок.
Костра было два: молодежный, студенческий, где верховодили Тамилины пажи, и второй, для молодежи постарше.
У первого костра пели: «Бродяга Байкал переехал», «Динь-бом, слышен звон кандальный», «Я помню тот Ванинский порт», «В Одесском порту с пробоиной в борту», «Товарища Парамонову», «Мурку». У второго — Окуджаву, романтические туристские песни вроде «Сиреневого тумана», бардовские, авторские. К двум гитарам второго костра присоединился местный аккордеонист.
Сквозь туман идя, снег, техногенный смог,
помню, пока не умру:
двенадцать евреев и Господь Бог
проповедовали в миру.
Норд или зюйд, ост или вест,
navigare necesse est!
Поставь парус, плыви, плыви
и думай о любви.
Автор, архитектор из ЛИСИ, после припева дудел на дудочке, похожей на патрон от лампочки.
А враг не дремлет, но друг не спит,
делят зенит и надир.
Три еврея и антисемит
решили подправить мир.
Такой развели прогресс и дизайн,
но не плюнули через плечо:
из нефти вылетел динозавр,
а за ним еще и еще.
И подхватили все:
Норд или зюйд, ост или вест,
navigare necesse est!
В разгар войны под морзянку в эфир
о спасении каждой души
трубку мира выкуривал мир
с примесью анаши.
Нам атолл бы в бермудскую тишину,
где двое нас, Элизабет,
где самолеты идут ко дну,
а ураганов нет.
Норд или зюйд, ост или вест,
navigare necesse est!
Тут подошли, держась за руки, Тамила с Энверовым, пламень отсвета делали его лицо привлекательнее и живее, румянили ее щеки.