Троица не понимала.
— Ты что, Колька, шутишь? — спросил Петрович.
— Ты что, Колька, с дубу рухнул? — спросил Бобик.
— Ты что, Колька, совсем? — спросил Шпала.
— Считаю до трех, — сказал Колька. — Либо дело делаете, либо выметывайтесь отсюда подобру. Иначе я вам руки начну ломать. Раз...
Троица вскочила и перетасовалась: Шпала встал на место Бобика, Бобик на место Петровича.
— Стоп, Колька! Ты чего, Колька? Зачем, Колька? — кричали гости.
— Два, — сказал Колька.
— Колька!
— Два с половиной. Ну что, чмошники? Согласны?
— Погоди! Да, согласны, — неожиданно за всю троицу ответил Бобик. — Детский сад какой-то. А что? — засверкал Бобик белесыми глазками на недоуменных товарищей. — Человеку надо помочь. Если Колян так решил, он уже не отступится. Не мы, так другие... Колька, давай хоть на посошок выпьем, по-христиански.
— Пейте, — согласился Колька. — По-христиански...
Троица одновременно закурила. Бобик разлил целую бутылку на четверых поровну.
— Ну, давай, Колька, за тебя, не поминай лихом! — сказал Бобик.
— Ты тоже пей, Колька! — сказал Петрович, вдруг заплакав. — Давай, родной, на дальнюю дорожку. Если не выпьешь, я в этом деле не участвую. Потому что так нельзя.
Колька залпом, неотрывно глядя на прослезившегося Петровича, а не на водку, опрокинул стакан.
— Закусывать в таких случаях не обязательно, — сказал Бобик.
— Откуда ты все знаешь-то, Бобик? — зло спросил Шпала.
— Знаю, — вздохнул Бобик. — Посидим на дорожку.
Минуту молчали. Колька смотрел на гостей с нарастающей, хоть и наигранной ненавистью, отчего она становилась все опаснее и опаснее для присутствующих.
— Колька, подари мне твою железную клюку, — попросил Шпала.
— При чем здесь, тебе она ни к чему, — отозвался Колька. — Чуть не забыл. Передайте моим, сестре Марии, чтобы у меня на поминках не забыли про кутью, чтобы изюм вдавили бы в рис крестом.
— Передадим, Колька. Само собой.
Колька вздохнул выразительно, звонко, цепко и прилежно лег на потрепанный коврик головой к балкону.
— Не тяните резину, — сказал он снизу строго.
Мужики подошли к распростертому Кольке так, как он их наставлял. Шпала и Петрович схватились за туловище Кольки, Бобик за его ноги. Они думали, что им будет тяжело справиться с грузным Колькой. Именно на его предположительно неприподъемную тяжесть они возлагали последнюю надежду. Но Колька вдруг оказался как пушинка. Они оторвали его тело от пола без особого труда — и их понесло вместе с ним на балкон. Косяка они не коснулись. Они подняли Кольку над перилами горизонтально и оцепенели вместе с ним. Колькины глаза были закрыты, ноздри не раздувались, рот улыбался едва заметной, чужой улыбкой.